Люминис Сантори

Конъюгаты: Три

Глава 1

В небольшой комнате на западном крыле лучи заходящего солнца окрасили стены в тёплый приятный оттенок, от которого и хотелось спать и быть спокойным и умиротворенным. Что и происходило с Далилой: она и поспала, и поела, а до того прогулялась по окрестностям. Тогда в её руках был хороший фотоаппарат, но она взяла его для виду, и потому что он не был слишком тяжёлым. Пришлось чувствовать себя очень важно, серьёзно и немного профессионально. Вообще-то, такое её и вовсе не касалось, но именно сегодня просто захотелось чего-то такого. Кирсанова сделала, по её обыкновению, сто мало-чем-отличающихся друг от друга снимков, и к возвращению мужа рассматривала их на экране большого телевизора.

— Привет, дорогая.

— Явился не запылился.

Агний засмеялся и провёл пальцами по влажным волосами.

— Пока до тебя добирался, предусмотрительно смыл приставшую грязь.

— Молодец.

Хрисанф присел рядом и попросил пролистать обратно несколько предыдущих кадров.

— Эта весьма неплоха. Рододендрон хорошо получился.

— Мне не нравится это растение?

— Почему? (удивлённо).

Далила помялась, не совсем обдумывая ответ, а скорее зависая над мыслями.

— Ну, не то чтобы ненавижу. Но и не торчу. Это не сакура.

— Но похоже же.

— Они совершенно разные, Агний. И ты это знаешь. Ты же отлично разбираешься во всём таком.

— Но когда весна наступает, всё так размывается, в хорошем смысле этого слова. Всё как будто становится единой красочной картиной, такой, брызжущей, обновлённой, радостной. Как мозаика. Только живая.

— Ты так видишь?

— Ну. Чуток.

— Всегда вы такие.

— Опять вы. Они. Она и они. Она и другие.

Хрисанф взял с её рук пульт и отложил в сторону.

— Ладно, эти дурацкие кустарники. Вот, посмотри лучше на меня.

Он потянулся за обнимашками-поцеловашками к своей чем-то немного удрученной супруге. Она убрала его тёмные пряди заколкой в пучок, а светлые старалась заплести во множество косичек, но его волосы были слишком гладкими и быстро расплетались, если не вязать их туго и решительно, крепко затягивая кончики кос резинкой. Далила, конечно, так не умела, но муж покорственно лежал под её пальцами и сколько угодно позволял ей мучиться с подобным "рукоделием", пока не надоест и она сама не прогонит его прочь.

— Где был?

— На сур кете5уу.

— А конкретно?

— Ну, много чего там было, но я в основном на круговых танцах с мужиками тусовался. И в ларьках кушал всяко. Разумеется, тебе накупил тоже. Потом пойдём, поедим.

— А женщины были?

— Были. Вот у них и ел и отоваривался.

Далила скривила губы и часть волос супруга опять освободилась, волной упав на её колени.

— Ты просто невыносимо дикий чумодрас.

— Я же говорил, что будет весело. Ты сама отказалась.

Он нырнул через подушки и оказался сверху.

— Сейчас я разглажу эти складки и морщины.

— Не говори, как Генри.

— Что ты, я об этом и не думал никогда.

Хрисанф не забывает о профилактических семейных мерах. Он думает примитивно: чем чаще я буду поливать розу, тем дольше мы будем жить.

Я обязан о ней заботиться, но в то же время это мне в бесконечное удовольствие.

После лежат уже у себя в спальне. Она и в самом деле избавилась от лёгкой издерганности и уже расплетала ему итак уже практически расплетшиеся косы.

— Агний, не тяжёлые?

— Нет. Но я собираюсь обкарнать на днях. Под чёткий бокс.

— Айгуу, что с тобой?

Он смолчал, аккуратно поворачивая голову для её "работы".

Наверное, я выгляжу жутко нелепо по сравнению с тем… Упырём. Но если я скажу ей о таком, она высмеет меня на полную катушку. Сам ненавижу. Всегда так. Знаешь, как вести себя по-взрослому. Жил-жил. И седина в бороду. Потом раз! И опять на дне эволюции. Люди слишком животные. Рефлекторная дуга. Как только возникает на горизонте этот гиббон, я сам тотчас превращаюсь в эректуса: чисто с камешком хочу гоняться за ним.

— Как прошёл ваш съезд писателей?

— Нормально.

— Что в этом году сказали твои критики?

— Ничего особенного.

— Далила.

Поворачивается к ней лицом и тянется вверх, как подснежник, к её лицу.

— Я так поняла, по содержанию нареканий ни у кого нет, ведь каждый волен писать то, что ему угодно. Хоть какую тупость. А по тексту сказали, что с формой всегда всё не так: то как комиксы, то полусценарий, и совершенно не дневники, потому как не всё от первого лица, есть версии дум персонажей. В общем, убогость за счёт отсутствия грамотного интересного повествования и искаженность нормы вкупе с бедностью слога. Офкос, опять же мы не говорим о содержании, ибо тут у кого как есть.

— Хмм…

Хрисанф всегда внимательно её слушает. Внимательнее, чем она сама могла бы слушать себя. Но объяснить ей всё, что он думает о том или другом — сложно. Да и не стоит того. И это касается не только Далилы, но и много кого.

— Ах да, ещё бранные слова надо фильтровать, оказывается.

— Ну, это чушь уже! Брехня, как говорит Арсен!

— Считаешь?

— Конечно.

Сам Агний старается меньше материться и следит за собой в этом. Тому есть несколько причин. Раньше (в древние годы) он был малочувствителен к тому, что происходило вокруг, то есть не было у него повода, чтоб повыражаться на славу от одолевания каких-либо положительных или отрицательных эмоций. А терпение было основной составляющей его жизни, так что ставить экспрессию через каждое предложение, как бы, ни имело даже особого смысла. Во-вторых, разумеется, из-за Далилы, типа нахрен ей сдался гопник со словарным запасом амёбы и вообще не пристало себя так стрёмно вести в присутствии дамы, тем паче если ты живёшь с этой дамой. Кроме того, он знал, что отец Далилы не слишком злоупотреблял сквернословием. Это для него было очень веским основанием держать себя построже (смотри первые части и далее по тексту). Ну, и третим неакцентируемым фактором аналогичного воздержания, как видела его жена, возможно, был как раз таки их "осторожный атеизм", к коим они причисляли себя с Калитой, и попросту набожность, как называет это Корсун.

Но Далилу на этот счёт Агний не третирует: она совсем другая, к тому же она — писательница, а в их деле в ход идёт всё.

— Ну что ж, это их работа, обращаться с вами, как с цыплятами. И то не