1. Теория

Платье испорчено!

Сердце, почуяв грядущую беду, дёрнулось: будто собака с поводка — завидев кошку, когда банка с майонезом ещё только появилась из холодильника, несомая расчётливой рукой…

Нет, не то, чтобы платье уже вообще носить стало нельзя — можно.

Если предварительно замочить в тазу, не скупясь присыпав новым «всесильным» порошком, а затем, через час, выстирать с этим самым порошком… Высушить. Погладить с отпариванием…

Вот только некогда всё это делать. До начала Бала осталось пятнадцать минут, а только на замачивание нужно хотя бы полчаса. Или час. Потом — стирка. И на нормальную сушку плотного и тяжёлого стрейтча нужен минимум час. Даже утюгом. Или феном.

А в мокром платье идти — верное воспаление лёгких. Да и всё равно: того вида уже не будет!

Евгения привычно сдерживалась, чтобы не кусать губы, и не орать благим матом, как требовала душа. Выглядеть лишь слегка расстроенной у неё получалось «на автомате». А ещё она…

Чувствовала, ощущала эмоции торжества, умело скрытые сочувственно-сокрушён-ными «оправданиями» заклятой подруги, наигранно хватавшейся то за лицо, то за грудь:

— Ой, Женечка! Что же я наделала! Какой ужас! Гос-с-поди, как же ты теперь пойдёшь?! Ах-ах, какое было платье! Ну… Давай я куплю тебе другое! Так будет честно!

Боже! Сколько таких гадостей — «укусов», «плевков» и подколок ей уже пришлось пережить за то, по идее, счастливое время, которое зовется детством! В особенности — от «подруг», которые были или состоятельней, или подлей, или просто злобней — похоже, все они инстинктивно чуяли именно в ней наиболее опасную конкурентку. В плане охмурения парней. Которых в Новой Антоновке, деревне, в которую ей приходилось ходить, чтобы учиться в школе, и так кот наплакал. И ненавидели её всем классом.

Уж «девочки» постарались, чтобы и парни обращали внимание на её немодную одежду и китайскую дешевенькую косметику. И намеренно провоцировали её «враждебные» резкие ответы ехидными шуточками. Так, что в последний учебный год она, наученная горьким опытом, лишь презрительно отмалчивалась. Что ошибочно принималось за слабохарактерность.

Ну а внешность…

Соперница?.. Красивая какой-то непонятной, скрытой пока даже от неё самой, глубинной, истинной, красотой? К которой, если предоставить их самим себе, рано или поздно потянутся все парни, даже самые тупые?

Других причин для ненависти девок-ровестниц она найти не могла.

Ведь она никогда никому не становилась на пути. Во всяком случае, сознательно. Не скандалила. Не подсиживала и не злословила за глаза. Парней не отбивала. Да даже краситься перестала. Поскольку и мать была против «малевания лица». Дескать, изменять свою внешность — это «от лукавого».

Но на этот раз…

Огромная жирная блямба, мерзкое пятно, занимающее теперь, после неудачных попыток «срочно оттереть», а правильней сказать — размазать по всей груди и животу маслянистые потёки, словно бы издеваясь, нагло отблёскивало, отражая бликами свет двухсотваттной мощной лампочки. Разумеется, на спину платья оно уже тоже проступило.

Только что горделивая обладательница шикарного «выходного» платья, а теперь — никчёмной тряпки, лишь огромным усилием воли сдерживала крик отчаяния — знала, что этого только и ждут…

Шишь тебе, мерзавка расчётливая, слёз от неё не дождёшься! У нее была такая «школа злословия», что никакому Бернарду Шоу не снилась! Но…

Может, все-таки зря она никогда никому ничем не… Вредила? А ведь могла бы. Наверное, не помешала бы и такая практика. И приобретенный опыт. Циничное презрение к тупым, но прагматичным и злобным, плюс адекватная «ответка». Расчетливость прожжённой интриганки.

Просто…

Или так уж заложила мать, или она от природы сама такая: «Все люди братья. И им нужно делать только то, что хочешь чтобы и тебе!..»

Но на этот раз…

Платье дорогое. Стипендия маленькая.

Ещё раз оглядев себя в зеркале, Женя, или Жека, как она предпочитала, чтоб её называли, чуть поджала губы. Кивнула. Голос сделала нарочито спокойным. Твердым:

— Знаешь, ты права. Так будет честно. Я согласна. На новое платье. Иди, покупай!

— Ой, Женечка, обязательно! — Женя не могла не услышать в тоне соседки по комнате ноток испуга и неприязни: ещё бы, в супермаркет ходили вместе, и платье обошлось недёшево! — Но — давай завтра! А сегодня гипермаркет уже закрыт — я не успею!..

Надежда, Надя, Надечка (мать её!..) дёрнула пухлым веснущатым плечиком, обнажённым ассиметричной вызывающей кофточкой. Жека промолчала. Надя продолжила:

— Ну, ладно, значит, договорились: это — постираем, и подарим Таньке — вот умора будет! — а тебе я покупаю новое! Только без обид — нет, серьёзно! Я понимаю, что свинья, и что платье уже только в мусорное ведро, но… Так уж получилось! Прости-прости-прости! — попытка чмокнуть в щёку, которой Жека не препятствовала, но и не улыбнулась, как обычно. Надежда прикусила нижнюю губу:

— Ладушки! Ну, я побежала: мне Максик уже звонок скинул — он внизу!

И точно: айфон подруги мелодично позвенькал. Парень Надежды, стало быть, уже торчит под липами.

Бедняга. Наверное, думает, что «оторвал» ценный клад!

Ну, пусть пока пообольщается: уж Жека-то знает, что из себя представляет её соседка, когда что-то происходит не так, или кто-то просто не желает сделать так, как Надюша просит… Или становится на пути к намеченной Цели!

Вот как сегодня стала она. На пути к титулу «королевы Бала».

А ведь всего-навсего выбрала и набралась смелости купить обалденное платье!

Так что только одна мысль о том, что кто-то будет выглядеть на Карнавале лучше, чем она, и сподвигла «Надюшу» на подлость: Жека абсолютно уверена — та специально, открывая банку с майонезом, уронила ту горловиной вниз прямо на разложенное на постели конкурентки платье. Она словно прочла мелькнувшую, подобно вспышке молнии в грозовом, затянутом чёрными тучами небе, подленькую мысль. Особенно чётко это ощущалось в последний миг: «Вот, пора!..».

Чёрт!

А ведь так бывало иногда — Жека видела то, что собираются сделать другие люди. Нет — не видела. Предвидела! Словно… Да, словно читала как бы их… мысли. Намерения.

Может, по жестам? Микромимике лица? Тела? Как в сериале «Солги мне».

Но ведь не докажешь, что соседка сделала это нарочно: сразу из лживого, и растянутого в хищном оскале злорадно-довольной улыбкой, жабьего рта, полились тысячи оправданий, что банка «запотела», да и «кровать стоит неудобно — как раз у холодильника».

Ну да: три шага — это как раз «у!..»

Вспоминая, как хищно кривились уголки губ соседки, когда она ещё и растёрла пятно тампоном из марли со стиральным порошком в безобразное не пятно даже, а —