Рейес стоял на крыше Будапештской крепости — пять этажей высоты — балансируя у кромки самого высокого карниза. Над его головой висела луна, проливая красно—желтый свет с небес на землю. Свет этот был словно кровь с проблесками золота, словно тьма вперемешку со

светом, словно свежие раны на черном бархатном пологе неба, протянувшемся в бесконечность.

Он взирал на мрачную бездну, поджидающую его внизу — насмешливая твердь земли раскинула руки в стороны, словно стремясь обнять его.

— Я прожил тысячи лет… и по—прежнему опускаюсь до этого.

Порыв ледяного ветра разметал его волосы, прошелся щекоткой по обнаженной груди; и проклятая татуировка-бабочка снова запульсировала на шее, напоминая о запекшейся там крови. Но это была не его кровь. Нет, не его — его друга. И каждый раз, когда волосы задевали это прямое доказательство жизни и смерти, костер его вины вздымался снопом искр, разгораясь с новой силой.

Он столько раз приходил сюда, желая того, чему никогда не дано случится. Столько раз он молил об отпущении — освободиться от ежедневных мучений и демона вины, пожирающего его изнутри. Освободиться от кабалы бесконечного самобичевания.

Его мольбы никогда не удостаивались ответом. И не удостоятся. Он такой, какой есть, и этого не изменить. Его агония будет только увеличиваться. В прошлом бессмертный воин богов, теперь он — Повелитель Преисподней, одержимый одним из духов, что некогда были заточены в ларце Пандоры.

От почета — к бесчестью, от любви — к презрению, от счастья — к непрерывному страданию. Такую нить соткала для него мойра Клото.

Мужчина стиснул зубы. Смертным был известен ларец Пандоры, как нечто из легенд; он же знал его как источник своего вечного грехопадения. Много веков назад они с друзьями бросили вызов, открыв его — теперь они сами стали сосудами, вмещающими демонов.

— Прыгай, — взмолился демон, что жил у него внутри.

Его демон — Боль. Его постоянный спутник. Соблазнительный шепот в глубинах мозга, темное создание, жаждущее неописуемого зла. Сверхъестественная сила, с которой он борется каждую чертову минуту каждого проклятого дня своей жизни.

«Прыгай».

— Еще нет.

Еще пару секунд предвкушения, чтобы подумать о том, как его кости разлетятся на кусочки от удара. Он ухмыльнулся этой мысли. Острые, как бритвы осколки, проткнут его искалеченные распухшие органы, которые лопнут точно шарики с водой; кожа не выдержит внутреннего давления, и на этот раз он весь будет залит собственной кровью. Агония, блаженная агония поглотит его.

Хотя бы на некоторое время.

Его улыбка медленно угасла. Через пару дней (или часов, если ему не удастся травмировать себя достаточно сильно), его тело целиком и полностью восстановится. Он снова очнется в полном здравии, демон Боли снова будет отдавать ему мысленные приказы, слишком громкие, чтобы их не замечать. Но в течение тех благословенных минут, прежде чем его кости начнут срастаться, органы восстанавливаться, а кровь вновь заструится по венам, он погрузиться в нирвану. Попадет в рай. Придет в неописуемый восторг. Будет извиваться в неописуемом наслаждении, что приносит с собой боль — единственный источник его неги. Демон заурчит от наивысшего наслаждения, опьяненный и оглушенный ощущениями, и на Рейеса снизойдет благословенный покой.

На краткий миг. Всегда только на один краткий миг.

— Мне не надо напоминать, насколько скоротечно мое спокойствие, — пробормотал он, отмахиваясь от гнетущей мысли. Ему известно, как стремительно бежит время. Год порой кажется днем. А день — минутой.

Все же иногда и дни, и годы были чем-то неопределенным для него. Просто еще одной условностью в жизни Повелителя Преисподней.

«Прыгай», — приказал демон Боли. Затем более настойчиво: «Прыгай! Прыгай!»

— Сказал же. Через пару секунд.

Рейес еще раз осмотрелся по сторонам. Зазубренные камни мерцали в льющемся с небес лунном свете, их окружали лужицы прозрачной воды, подернутые рябью от ветра. Туман вздымался призрачными пальцами, манящими его к себе.

— Твой враг умрет, когда ты вонзишь кинжал в его глотку, да, — мысленно сказал он демону. — Но, покончив с ним, ты уже не сможешь смаковать предвкушение битвы.

— Прыгай!

Приказ-рев, нетерпеливый и нуждающийся, как плач младенца.

— Скоро.

— Прыгай-прыгай-прыгай!

Да уж, временами демоны напоминали скулящих человеческих детенышей. Рейес взъерошил пальцами спутанные волосы, вырывая парочку прядей. Он знал лишь один способ заткнуть рот своей второй половине. Повиновение. Он и сам не знал, зачем он вообще пытается сопротивляться, чтобы насладиться моментом.

— Может быть, в этот раз тебя отправят обратно в ад, — пробормотал он. Никто не запрещал надеяться. Наконец он раскинул руки в стороны. Закрыл глаза. Нагнулся…

— Спустись вниз, — услышал он голос позади себя.

Глаза Рейеса распахнулись от непрошеного вторжения, и он замер. Восстановил равновесие, но не обернулся. Он знал, зачем пришел Люциен, и стыдился взглянуть в лицо другу. Воин понимал, с чем ему приходилось иметь дело из-за своего демона, но понимания для другого его поступка Рейес вряд ли дождется.

— Как раз собирался спуститься. Уйди, и я покончу с этим.

— Ты знаешь, что я имел в виду, — тон Люциена был сух, без намека на улыбку. — Мне надо поговорить с тобой.

Воздух внезапно наполнился густым ароматом роз, пьянящим и свежим, настолько необычным для поздней зимы, что Рейес мог поклясться, что он перенесся на весеннюю лужайку. Для смертных этот запах был гипнотическим, убаюкивающим, почти наркотическим, заставлял делать все, о чем бы ни попросил воин. Рейеса он просто раздражал. Спустя тысячи проведенных вместе лет, Люциен должен был знать, что его аромат не имеет над ним власти.

— Поговорим завтра, — напряженно сказал он.

«Прыгай!»

— Мы поговорим сейчас. Потом ты волен делать все, что заблагорассудится.

После того, как Рейес сознается в своем последнем преступлении? Ну, уж нет. Чувство вины, стыд и скорбь причиняли эмоциональную боль, но ничто из этого не сможет смягчить его демона. Лишь только физические страдания несут облегчение, именно потому Рейес всегда столь усердно заботился о своем эмоциональном самочувствии.

«Да уж, ты об этом действительно замечательно позаботился»

Он провел языком по зубам, неуверенный в том, кто прошептал это саркастическое замечание. Он сам или демон Боли.

— Я сейчас не в духе, Люциен.

— Как и все мы. Как и я.

— У тебя, по крайней мере, для утешения имеется женщина.