Егор Фаизов

Статуя из черного железа. Сборник рассказов

«Каменный остров»

Когда я достиг известного возраста, мой отец передал мне свою свинцовую накидку. «Теперь это твое бремя». Спустя какое-то время я отправился на Каменный Остров.

Все вокруг меня носили такие же свинцовые накидки и были одинаковы лицом. Чуть позже я заметил, что мое лицо стало точно таким же, неотличимым от других лиц. Если раньше я и был индивидуален, Каменный Остров уничтожил мою личность.

В первые дни на острове я задавал окружающим глупые и наивные вопросы –

Почему мы должны носить эти тяжелые накидки?

Почему мы должны колоть камни и складывать их в одно место?

Когда это все закончится?

Впоследствии, я, разумеется, таких вопросов не задавал.

Все мы спали в одинаковых норах, высеченных прямо к скале острова. Засыпали в одно время и в одно время просыпались. А проснувшись, шли выполнять одну и ту же работу — дробить и таскать камни.

Свинцовая накидка была тяжела и сдавливала мне грудь. В один момент я понял, что сердце мое почти не бьется.

Мы были неотличимы и были по-настоящему равны. Среди нас не было ни младших, ни старших. Никто никому ничего не приказывал и не говорил, но все, как один, знали, что нужно делать.

Когда приходил кто-то новый, мы его не встречали и ничему не учили. Когда кто-то умирал, мы сжигали его тело в каменной печи.

Спустя неизвестное мне время моя свинцовая накидка сменилась на стальную шипастую. Новая накидка приносила неимоверную боль. Но вскоре и боль я перестал чувствовать. Так закалялось мое тело.

Надев новую накидку, я понял, что не хочу спать. Мне просто незачем стало отдыхать. Я дробил камни днем, я таскал их ночью. Я перестал отличать свет от тьмы, все стало серым и одинаковым. Так закалялся мой разум.

Когда небо на горизонте становилось багровым, мы бросали камни и брали в руки стальные мечи. Все, кто был по ту сторону, были чужды нам, и мы убивали их без сожаления. Мы проливали кровь и не было в нас ни страха, ни азарта. Так закалялись наши души.

Не хватит и сотни жизней, чтобы возвести Гору. Ни один механизм не способен воссоздать ее величие, ни один ум не способен познать ее замысел. Но когда настанет время, я передам свою накидку своему сыну, а он передаст ее своему. И так будет продолжаться до тех пор, пока солнце над Каменным Островом не погаснет и не превратится в черный пепел.

«Автобус»

Я еду в автобусе. Солнце светит, заглядывает лучами в салон. В автобусе сидят люди. Играет приятная музыка. Я бледнею, мне становится плохо, я прислоняюсь к стеклу, тяжело дыша.

Люди вокруг не реагируют.

Я наклоняюсь вперед и меня рвет кровью. Девушка впереди меня брезгливо и испуганно убирает ноги. Появляются первые нотки паники. Люди вокруг нервно оглядываются. Меломаны в наушниках глухи.

Я падаю в кровавую кашу лицом. Люди вокруг меня напрягаются, глупо моргают. Появляется шепот. Кто-то смотрит на меня в недоумении, кто-то с гневом, кто-то старательно отводит взгляд. Меломаны в наушниках едва дергаются во время падения.

На остановке в автобус заходит невменяемый наркоман и начинает меня убивать, нанося удары ножом. Я кричу, я зову на помощь. Люди рядом со мной окаменели от страха. Никто не смотрит в мою сторону. Девушка напротив меня ужасе вжимается в спинку сиденья, в надежде не быть атакованной. Меломаны делают музыку громче. Каждый в автобусе под страхом смерти не смотрит на наркомана, который меня убивает. Кто-то обмочился. Приятная музыка больше не играет. Я умираю на полу автобуса, истекая кровью.

С криком люди выбегают на остановке.

«Муж и жена».

Стоял теплый летний день. Герр Леон сидел в своем кабинете, расположенном на втором этаже восточного крыла крепости Кирсан, собственности его святейшества графа Австрийского. Собственно, на службе у этого графа герр Леон и состоял; он был достопочтенным лекарем.

Герр Леон обводил взглядом полки, уставленные книгами по медицине, анатомии и пластической хирургии. На дубовом столе был порядок, тетради, записки, пишущие принадлежности лежали аккуратно, все на своем месте. В открытое окно мягко дул теплый ветер.

В крепости было тихо, было время обеда, и герр Леон тоже подумывал лечь на боковую. В кабинете стояла односпальная деревянная кровать с льняным узорчатым одеялом и пуховой подушкой, недавно постиранной и хорошо пахнущей.

В кабинет, без стука, зашел герр Карф, лесничий. Этот господин тоже пользовался в крепости хорошей репутацией, работу свою делал ладно и никому не мешал. Герр Леон удивился, увидев на пороге своего кабинета лесничего — единственное место, где они встречались на протяжении последних трех лет, был внутренний двор крепости, где находилась хижина Карфа.

Лицом герр Карф был бледен, глаза его безумно блестели. Из груди его торчала стрела, примерно на десять сантиметров. С металлического наконечника капала кровь.

— Доктор…прошу прощения, герр многоуважаемый Леон…у меня небольшая проблема…моя жена… — затараторил герр Карф.

— Постойте, прошу вас, успокойтесь, — герр Леон почувствовал, как волосы шевелятся на его голове — зрелище было действительное поразительное, — вот, многоуважаемый герр лесничий, присядьте, пожалуйста, на кровать.

Карф послушно сел, осмотрелся, как будто не понимая, где находится, увидел стрелу, торчащую из своей груди, и затараторил пуще прежнего, причем в дыхании его и голосе слышался сильный хрип.

— Герр Леон, я вас умоляю, не говорите никому… Моя жена… Нет, давайте по порядку.

Он сделал глубокий вдох, в легких, кажется, что-то забулькало. Лекарь тем временем открыл стеклянный шкафчик, пытаясь найти что-нибудь, чем можно помочь раненному.

— Началось все утром, многоуважаемый герр доктор. Как вы должно быть знаете, встаю я рано, раньше, наверное, крепостной стражи, и как обычно, отправляюсь в лес неподалеку отсюда, на охоту. В этот день все было как обычно, я подстрелил довольно крупную утку, молодую косулю и еще пару глухарей. Подумав таким образом, что до обеда сделано достаточно, я отправился обратно в крепость. Моя жена, вы ее должно быть знаете, моя любимая фрау Берин, проснулась раньше обычного, намного раньше, я даже удивился. Ну, знаете, она работает кухаркой на кухне. Труд может и скромный, но очень полезный во всех смыслах, и недооценивать важность кухарок не стоит. Так вот, в чем, стало быть, дело. Туши убитых мной зверей я отдал поваренку Ширку, чтобы тот отнес их главповару, в