Ян Ван Прат

Тула — зона молчания

Мексиканское лето казалось застывшим в пространстве куском кипящего воздуха. Ослепительно-пустое небо и песок с колючками до горизонта создавали впечатление, что машина никуда не движется. Вокруг простиралась Тула — зона молчания. Древний памятник доколумбовой Мезоамерики в реальности впечатлял куда меньше ожиданий. Но они здесь были не за этим. Джон уже тысячу раз проклял желание сделать репортаж о местной исследовательской лаборатории.

— Мигель, мы где?

— Навигатор говорит, в Чиуауа, — в качестве шофера с ним поехал техник: обилием шрамов тот больше походил на криминального авторитета, но, как никто другой, был на ты с любым механизмом.

Пару лет назад, он попал в какую-то заварушку с мордобоем, в итоге словил удар в голову, провалялся месяц в коме, потерял память, документы, но за умение чинить парой нажатий любую технику, его приняли на работу в редакцию с распростёртыми объятиями. Коллеги любили пошутить, что после «разговоров» с ним даже микроволновки грели аккуратнее и чайники закипали быстрее.

— Это соседний штат. Мы точно не там. Вторая попытка?

— Навигатор говорит — в Чиуауа.

А вот в чём Мигель был, действительно, плох, так это в общении. Ни подначек, ни анекдотов, ни аллюзий он не понимал в упор. По редакции ходили шутки, что в той драке ему отбили чувство юмора, и теперь он может разговаривать только с техникой. Главред даже пытался отправить его на допобследование в нормальную клинику — мало ли что, а техник им нужен живой и здоровый — но на первом же приёме аппарат МРТ глюкнул, заискрил, и их завернули обратно. Джон тогда ещё посмеялся, что Мигель найдёт общий язык с любой дружелюбной техникой, кроме медицинской, потому что та его нервирует.

— Здесь не работают рации, телефоны, компасы, даже часы, неужели ты думаешь, что наш навигатор особенный?

— Навигатор говорит…

— … что мы подъезжаем к Эль-Пасо. Ты видишь впереди город?

— Нет.

— Тогда получается, навигатор врёт. Ведь так?

— Да… — обречённо согласился техник, минуту промучившись с сомнениями. — Нам нужен другой ориентир.

— Именно. И лучше поскорее, — вытер пот журналист. Обычно его не раздражала грубая прямота Мигеля, но в отсутствие других отвлечений, это почему-то злило. А своя реакция злила ещё сильнее, надо было как-то вернуть себе здравомыслие. — Что ж я музыки никакой не взял. Знал же, что тут магнитная аномалия.

— Я включу радио, — подлил масла в огонь техник и щёлкнул тумблером. Джон тихо простонал и не побился о приборную панель только потому, что та источала жар похлеще окружающего пейзажа. Радио исправно транслировало белый шум, как и положено в зоне молчания. Но, как ни странно, полная случайных гармоник какофония успокаивала.

# # # #

На пирамиду они наткнулись, проплутав по пустыне ещё пару часов. Несколько ярусов серого камня, с обрубленной словно по линейке вершиной и длиннющей лестницей посередине.

— Это наверно древний город тольтеков, — заметил Джон, пока они плавно подъезжали к началу ступеней. — Хочешь посмотреть? Тут таких развалин, как собак нерезаных.

Мигель заглушил мотор, вышел, нежно хлопнув дверью, словно та могла обидеться на неласковое обращение. Джон не стал комментировать: если они хотят выбраться из этого пекла живыми, автомобиль им нужен позарез.

— Эй! Ты куда? — заволновался журналист, когда шофёр начал карабкаться по центральной лестнице на вершину.

— Хочу посмотреть сверху, где твоя лаборатория находится, — пояснил он. — Можешь посидеть в машине.

Выходить не хотелось, в безветренную жару каждый вдох словно обжигал лёгкие изнутри и застревал там раскалённым куском. Но Джон мысленно попинал себя, что как журналист, он должен быть любопытным и смелым, и полез вслед: — Я с тобой.

Ни первый, ни второй, ни третий ярус не давали достаточного обзора — всё та же раскалённая песчаная сковорода с редкими кактусами. Когда они, еле живые, выползли на абсолютно плоскую и слепящую каменной гладкостью вершину, солнце вошло в зенит, и во все стороны, насколько хватало глаз простиралась одна и та же скупая на цвета картина.

— Плохая… была… идея… лезть сюда… — прохрипел журналист, восстанавливая дыхание. Мысли о том, что сейчас придётся снова пересчитывать эти ступени в обратную сторону, ужасала. — Я где-то читал, что если во сне ты взбираешься на лестницу, то твоё желание исполнится, надо только загадать.

— И какое у тебя желание?

— Найти эту чёртову лабораторию!

— Эта чёртова лаборатория выглядит как белый шар из пятиугольных панелей? — уточнил Мигель спустя пару минут.

— Да. Откуда ты…

— Чёртова лаборатория расположена вон там.

Джон обернулся: недалеко от линии горизонта торчал большой белый уродливый шар, окружённый палатками, напоминающими самодельные сарайчики. Ко входу тянулась лента выгоревшего до белизны асфальта. Обжитое, обустроенное, огромное пространство располагалось там, где ещё минуту назад маячила куцая пустыня. Джон был в этом абсолютно уверен. Не прошло и десяти минут с момента, как он сам внимательно вглядывался туда.

— Это она, — журналист неожиданно охрип. — Сработало. Теперь ты. Какое у тебя желание?

— Я… Я хочу узнать, кто я, потому что… — начал Мигель и затих. Затем издал свистящий звук в странной тональности, полез в карман, достал ключи от машины и протянул Джону. — Ты умеешь водить, теперь ты знаешь куда ехать.

— А ты?

— Меня сейчас заберут… — техник замер, словно подбирая правильное слово на иностранном языке, — ребята.

Как по сигналу на горизонте возник овальный объект, который презирая законы физики, начал рывками приближаться к ним, пока не завис над головами, перемигиваясь зелёными огоньками. Он покачался вдоль одного из диаметров и издал свистящий заливистый сигнал.

— Мигель?

— Меня зовут не Мигель. Я ЗИ109, альфианский исследовательский биомеханический организм. Отойди, журналист Джон, здесь посадочная площадка.

— Ну, прощай, — уже-не-Мигель обернулся в дверях. Летающая тарелка заняла добрую часть площадки, сев вертикально без единой заминки, и доброжелательно выкатила трап из шлюза. — Приятно было вместе поработать.

— Я же журналист. Я же журналист. Я же журналист! — бурчал Джон, настраивая себя на нужный лад. — Я должен быть смелым и любопытным, — а затем добавил уже громче: — А можно с тобой?