-  Немоляйкина, на выход!

   Я  дернулась и замерла,  зябко обхватив плечи руками. Потерянно  мотнула головой – не хочу.  Просто категорически!  Но и сидеть в обезьяннике, как в убежище,  тоже…  так себе местечко.

-   Ничего не боись, ты просто кремень!  Удачи, подруга! - горячо и искренне желала  мне карманная воровка,  соседка по месту предварительного заключения.  Да,  с виду я была кремень – вела себя спокойно и даже реагировала на ее щебет скупыми улыбками.   А на самом деле не слышала почти ничего,  только страшные, гулкие, мерные удары собственного сердца в ушах и под горлом.  Никогда  да этого не чувствовала ничего подобного.  Это было страшно…  тупое оцепенение и эти мерные удары...  За те шесть часов, что  я провела рядом с этой девочкой,  каждую чертову  минуту  ожидая инфаркта, мы не стали  подругами, но психотерапевтами  успели поработать обе.

    Я, например, узнала, что «отсидки» за убийство мне не следовало опасаться – на «зоне» это самая уважаемая статья, а уж если  станет известна причина… о-о-о! Респект и своеобразная  уважуха  обеспечены однозначно. Но, скорее всего, «срок»  за «предумышленное»  мне не грозит.  А  формулировка  «состояние аффекта» априори подразумевает  определенную  надежду на «условное».

     Мороз пробегал по коже от осознания того, что эти специфические формулировки сейчас имеют самое прямое отношение ко мне.  А еще я отлично понимала, что  на самом деле все  не настолько радужно, как рисует мне Машуня.   Да и возмездие… если оно таки  грядет, то  будет  где-то даже заслуженным, потому что я не раскаивалась  в содеянном.

     Больше того – в редкие минуты тишины на полном серьезе  жалела, что ракурс был не тот и удар пришелся не совсем туда, куда был направлен.   Я  погружалась  в странное пограничное состояние между  бредом и явью  и  проигрывала все, что случилось,  заново.  Перед глазами стояла сцена в спальне,  но теперь я делала шажок в сторону,  угол  менялся, и все получалось  максимально справедливо.   А потом   вдруг  накатывало  нелепое, просто сказочное облегчение – что все случилось именно так.    Учитывая же обстоятельства, это воспринимались, как минимум,  странно.  И весь этот сумбур в моей голове был остро приправлен страхом. Господи, как же мне было страшно!  В момент рухнуло все,  на чем держалась  моя  жизнь,  сломался главный ее стержень, исчез всякий смысл!  А я боялась не этого и жалела не об этом.   Мне дико  хотелось вернуть все назад и провались бы оно все, и они в том числе!  Только бы  оказаться  сейчас опять  на работе, возле Ирки.

    Раскаянья не было,  было это сожаление и страх за себя – я не хотела в тюрьму.  Боль же – горячую, свежую, будто от только что содранной кожи,  я старательно давила, оставляя на потом.  Но в районе солнечного сплетения,   где по легенде должна жить душа,  все равно  пекло и щемило.   Машуня как раз и не давала углубиться в это  состояние – у нее не закрывался рот,  девушка оказалась очень общительной.  Мне бы  по-матерински наставить ее на путь истинный, а я все больше слушала.  Что-то отложилось в голове, а что-то кануло, как говорится -  из того, что она щебетала в самом начале.  Не готова я была тогда слушать и слышать…  и  жить даже.

   Но Машуню мне Бог послал – я узнала, что на зоне мне будет клево, а, возможно, я даже и не попаду туда. Кроме того, она  посоветовала хорошего адвоката –  профессионала без чести и совести, как на мой взгляд.  Но на этот момент именно такой мне и требовался.  Было как-то откровенно по фиг на понятия, которыми я руководствовалась в своей прежней жизни.   Эта девочка подарила мне крохотную надежду,  за что я и отблагодарила, выслушав историю непростой жизни, не осуждая и не возмущаясь ее запретным промыслом.  Мой грех  был страшнее в разы.

-  Немоляйкина! – повторил дежурный,  и я тяжело поднялась и шагнула к выходу.   Возле поста дежурного стоял  мужчина в темном офисном костюме.  Разглядев его,  ко всему я еще  почувствовала   и жаркий, позорный стыд.  Но сосед, а заодно и муж любовницы  Олега, не выглядел морально убитым,  и даже (прости его, Господи, и меня заодно)  не особо расстроенным.  И я вдруг  с  невероятным облегчением  поняла, что чертова Руся  не померла.  Меня  почти мгновенно и так ощутимо попустило (я впервые поняла смысл этого выражения), и  накатило  такое  немыслимое…  почти счастье?  Настроение, как и события этого дня,  менялось со скоростью  узоров в калейдоскопе.

-  Никак – выжила? –   утробно простонала я,  медленно приближаясь  к  столу дежурного на слабых ногах.

-  Гражданка  Немоляйкина, вы свободны, - с каким-то садистским удовольствием в сотый, наверное, раз повторил он мою фамилию, вручая документы.  До замужества я была Соловьевой, а стала…, и сознательно ведь стала…

-  Так как там? –  настырно выясняла я, с надеждой заглядывая в глаза  представительного мужчины лет так около пятидесяти, успешного бизнесмена и нашего соседа вот уже год как:  -  Она, получается - жива?

-  Жива, -  сдержанно успокоил  он меня, -  но в больнице.

-  Это понятно.  А что  там…? – угрюмо уточняла я, продвигаясь к выходу.

-  Раздроблен нос, снесена кожа со лба, сильное сотрясение мозга, - подробно информировал мужчина, открывая  передо мной дверь полицейской конторы.

    Шагнув на крыльцо, глубоко вдохнула пьянящий воздух свободы.  Такой затасканный словесный штамп и какое же  пронзительно точное определение! Стояла поздняя весна, светило солнце, и небо яростно синело –  совсем не в клетку, высокое и чистое.  Господи!  Спасибо тебе!  Я обязательно раскаюсь,  может, даже прощу, но дай мне немного времени.  Вот так сразу – никак.

-  Ага…  - невнятно отреагировала я,  вынужденно отвлекаясь от мыслей высоких и правильных.  Захотелось  оправдаться.

 -  Целилась я по мужу, но он уклонился,  и вышло не совсем удачно, извините уж, –   осторожно сожалела я.    Мне нужно было понять  его отношение к произошедшему,  пока что в полной безопасности рядом с ним я себя не чувствовала.

-  Я бы так не сказал...  а  давайте без  реверансов?  Все-таки мы с вами товарищи по несчастью… в некотором роде.  Не чужие уже, как бы, люди, - невесело сострил он.

-  А без реверансов тут никак, - возразила я, - поэтому все-таки  примите мои извинения и благодарность.  Это же вы решили вопрос с освобождением?  Не стали писать заявление?  И наверняка  это чего-то вам стоило, так же?  Если  это деньги, то я возмещу.  Я очень благодарна вам, Владимир Борисович,  спасибо  огромное, -  уселась я на переднее сиденье дорогущей  черной машины, втягивая ноздрями запах  кофе -  ароматизатора салона, очевидно.  Все звуки и запахи свободы, краски вокруг  воспринимались как-то особенно остро и  ярко.

-  Не за что, -  по-джентельменски прикрыл он за мной дверку.  Обошел машину и, сев на водительское сиденье,   внимательно посмотрел на меня: - Что еще я могу сделать для вас, может, нужна еще какая-нибудь помощь?