Не бывает черное черным.

Не бывает белое белым.

Ни в решении злом, очерствелом…

Ни в порыве безумном, влюбленном…

В мире множество разных оттенков,

Как в душе человеческой пятен…

И бывает превратной оценка,

Если вдруг экземпляр непонятен…

Черное-белое. Плохое-хорошее. Я с детства привыкла разделять свою жизнь, свои поступки, окружающих людей в соответствии с этой градацией. Наверно, не прошло бесследно неоднократное чтение в нежном возрасте родителями известной книги Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо», а если серьезно, то моя мама – учитель русского языка и литературы, коренная петербурженка, и к вопросу воспитания единственной дочери подошла очень серьезно, и я всегда придерживалась четких понятий, что может себе позволить, а что нет интеллигентная девушка.

На глазах появляются слезы. Теперь это происходит всегда, когда я думаю о ней. И хоть она далеко не самый легкий человек на свете, я люблю ее безоговорочно, просто потому что она моя мама и потому что она мой единственный живой родственник. А месяц назад к моей любви присоединилась стайка перепутанных чувств, где боль, сострадание и тревога были на первых ролях. Я узнала, что она серьезно заболела и я могу ее потерять…

– Банк рассмотрел вашу заявку, но в настоящее время не может дать вам положительный ответ, – отрывает меня от размышлений приятный голос миловидной девушки с приклеенной улыбкой на губах.

Смысл ее слов проникает в сознание и постепенно инфицирует кровь попавшим в нее ядом отчаянья, с каждой секундой приводя меня в ужас: мне отказали. Я словно лечу в пропасть и понимаю, что скоро разобьюсь. Эти деньги нужны мне как воздух, которого внезапно стало резко не хватать. Вернее, не мне, а маме. А сейчас оборвалась последняя надежда. Мой трос, державший меня все это время на плаву.

Вонзаю ногти в ладони, чтобы по-детски не разреветься, одновременно хлопая ресницами, отчаянно прогоняя набежавшую влагу из глаз, и неворочающимися губами бормочу:

– Почему?

– Банк не дает пояснений, – сухо заявляет сотрудница и, отворачиваясь, начинает копошиться в бумагах, ясно давая понять, что я больше не вправе воровать ее драгоценное внимание.

В другое время, при других обстоятельствах я бы тотчас ушла, гордо вскинув голову, но сейчас…

– Я не понимаю… Я попросила немного… И в залог готова предоставить квартиру…

– Девушка! – раздраженно произносит она, но, встретив мой тонущий в океане слез взгляд, неожиданно смягчается и отвечает:

– Поймите, вы студентка, не работаете…

– Я ищу работу… и квартира… – забывая обо всех правилах приличия, перебиваю я и тут же краснею, вспоминая маму. Она словно сидит в кресле напротив и, поджав губы, недовольно качает головой, давая понять, что я веду себя невоспитанно.

– Поймите, банку не нужны суды!

В этот момент приходит осознание того, что все эти разговоры уже бесполезны. Какой-то равнодушный человек уже принял решение, что я неплатежеспособна и мне не стоит давать деньги взаймы, несмотря на то что я указала, что они нужны мне на лечение матери, и готова предоставить залог, многократно превышающий запрашиваемую сумму.

Заставляю себя оторвать свое отяжелевшее тело со стула и, поднявшись, иду к выходу. В груди разрывается на ошметки мое измученное сердце так, что хочется не просто плакать – выть. Скользящим взглядом смотрю на людей вокруг. Им, естественно, нет никакого дела до моих проблем, и неожиданно для себя самой горько констатирую, что все мы припеваючи живем, пока однажды в нашу жизнь не врывается безжалостная, страшная болезнь – рак. От него не застрахован никто: ни самый большой начальник, ни обычный клерк. Он может поражать как стариков, так и детей. Это монстр, настигающий нас в самый неожиданный момент и делающий нас беспомощными...

Эмоции, сжав меня до дикой боли, все больше застилают глаза пеленой, и я в полуслепом состоянии пытаюсь найти выход на улицу, чтобы там, не стесняясь, выпустить их наружу. Только дойти до выхода без происшествий не получается – я налетаю на кого-то яркого и явно пахнущего приятным дорогим парфюмом и, не ожидая столкновения, не удерживаюсь на шпильках, и больно приземляюсь на пятую точку.

– Девушка, осторожнее! – слышу приятный, но недовольный женский голос и через секунду более мягкое продолжение с нотками явного удивления: – Ася, ты?!

Сильно моргаю, чтобы, не касаясь руками, не размазывая тушь, окончательно освободить глаза от слез и разглядеть ту, которая назвала меня по имени. Явно дорогие красные туфли с красной подошвой, стройные длинные ноги, обтянутые нейлоном, яркое платье выше колена, сексуально облегающее потрясающую фигуру, темные практически глянцевые прямые волосы, ярко-красный рот, изогнувшийся в улыбке и приоткрывающий ровные белые зубы. Поднимаю глаза выше и, встретив веселые голубые глаза, замираю, выдохнув то ли вопрос, то ли утверждение:

– Надя?!

Она протягивает мне свою руку и, смеясь, спрашивает:

– Так изменилась?!

– Да, – честно выдыхаю я и встаю.

Надя Андреева – моя бывшая одноклассница и приятельница в моей памяти была симпатичной, но обыкновенной девушкой и в подметки не годилась той, что стоит сейчас напротив и излучает кричащее благополучие.

– Что случилось? – спрашивает она, смотря на мое заплаканное лицо.

От напоминания о моем фиаско непроизвольно начинают подрагивать губы, и я отвечаю дребезжащим голосом:

– В кредите отказали.

Ее взгляд становится изучающим.

– Зачем тебе деньги?

Сглатываю разрастающийся ком в горле, мешающий говорить, и выталкиваю из себя:

– Маме на лечение…

Слезы предательски опять начинают скользить по щекам, как я ни стараюсь их сдержать, поражая меня тому, насколько я сегодня эмоциональна. Я вообще редко плачу! Да, я проплакала несколько часов, когда узнала о болезни мамы, но потом, сжав зубы, я около месяца держала себя в руках, фонтанировала надеждами и позитивом, чтобы поднять ее дух и не раскиснуть самой, а сегодня, похоже, выдохлась, или отказ банка на меня так подействовал…

– Пойдем со мной, – произносит девушка и, взяв меня за руку, разворачивается, и направляется к двери вместо того, чтобы продолжить свой путь в операционный зал банка.

С прикосновением ее теплых пальцев в меня проникает робкая практически иллюзорная надежда на волшебное разрешение моей тупиковой ситуации, и я послушно семеню за ней.

Надя приводит меня в кафе, находящееся в том же здании, и, любезно улыбнувшись расшаркивающемуся перед ней молоденькому парню-официанту, изящно садится на диван, и эффектно кладет ногу на ногу. Я вижу, как парень прослеживает это движение, но потом, встретив ее взгляд, смущается и протягивает меню. Она, не открывая его, произносит «капучино» и, переведя взгляд на меня, спрашивает: