Слаще всего первая любовь, поскольку она внове. Время проходит, и любовь становится редкостью.

Эта книга посвящена любящим впервые и тем немногим счастливцам, кто сохранил свои чувства живыми.

В сущности, Саманта Джин Карлайл была мертва. Дело было только в том, когда и как это должно случиться.

Пол ее последней квартиры был не мягче, чем в предыдущей, но именно на нем она чувствовала себя в наибольшей безопасности после всего того, что ей пришлось пережить в последние три месяца. В пространстве ниже уровня подоконника Саманта была ближе к небесам, чем в любом другом месте.

Доказательства уготованной ей судьбы валялись на полу, окружая ее дьявольским кольцом. Послания, полные ненависти, и кассеты автоответчика, забитые предупреждениями и угрозами преследователя, жаждавшего ее смерти.

Лицо ее было бледно, свет в глазах погас много недель назад. Надежды оставили Саманту и забрали с собой ее волю к жизни. Полиция обвинила Саманту в том, что она все выдумала, а шеф отправил домой, советуя собраться и привести себя в порядок, прежде чем возвращаться на работу. Друзья исчезли, вера в любимого человека была потеряна.

Вздох застрял у Саманты в горле, и она всхлипнула.

— Боже, мне нужна помощь, — прошептала она, откидываясь назад и ударяясь головой о стену. — На всей земле нет никого, кто поверил бы мне. Если бы хоть кто-нибудь мог…

Слова замерли у нее на языке, и Саманта вздрогнула от внезапно всплывшего в памяти образа мальчишки, которого она когда-то знала, и мужчины, которым он стал. Она тронула старый шрам на запястье, вспоминая клятвы, которыми они обменялись, и подумала, что, наверное, окончательно свихнулась.

Но мысль не уходила. Несколько долгих часов она думала о прошлом, о юноше, давшем ей клятву в верности, которую, как Саманте казалось, нельзя нарушить. Но, встав на ноги и пробираясь в потемках квартиры к телефону, она думала: «Что, если он больше там не живет? Что, если он даже не помнит меня?» Новый всхлип сорвался с ее губ, когда она дрожащими пальцами набирала номер.

Поговорив по телефону, она убедилась, что номер, зарегистрированный на его имя, существует. А городок Коттон в Техасе настолько мал, что доставить письмо местному жителю очень легко: достаточно просто написать его имя на конверте.

Если он остался таким, каким его помнила Саманта, если время не изменило Джонни Найта настолько, что он забыл старые обещания, то, может быть, есть на свете еще один человек, которому не все равно, жива она или умерла.

— Великий Боже, пусть он приедет, — шептала Саманта, начиная писать письмо, которое, она отлично понимала, может оказаться последним в ее жизни.

Джон Томас Найт всегда знал, что попадет в ад. Он, правда, не представлял, что въедет в него на желтом такси.

С тех пор как два часа назад его самолет приземлился в Лос-Анджелесе, он молился больше, чем за всю свою предыдущую жизнь, и все равно не был уверен, что когда-нибудь снова увидит свой дом. Из такси, где он сидел, графство Чероки, штат Техас, казалось все более замечательным местом. Здесь, в Лос-Анджелесе, машины не ехали — они метались и скакали, и у людей, что управляли ими, были одинаково безумные лица.

«Надо быть сумасшедшим, чтобы жить здесь», — подумал Джонни.

Когда его такси остановилось на красный свет, высокий худой мужчина в военной форме внезапно возник посреди плотного людского потока, словно материализовавшись из пустоты, и неожиданно выполнил идеальное сальто. Приземлившись на колени, он залопотал что-то на непонятном Джону Томасу языке. Придурок ненормальный, — проворчал Джон Томас и попытался представить себе Сэм, которую он знал, живущей в подобном месте.

Воспоминание о Сэм вернуло его к мысли о том, зачем он здесь. Он вспомнил тот последний раз, когда видел подругу своего детства, ставшую потом его первой любовью.

Ему было восемнадцать. Джон вспомнил, как ему было больно, когда, стараясь быть мужчиной и не плакать, он поцеловал ее, прощаясь на автобусной остановке. Саманте Карлайл было шестнадцать, и ее также переполняла любовь. Он до сих пор помнил слезы, стоявшие у нее в глазах, провожавших тронувшийся автобус.

Он поежился, вспомнив, как в следующий раз приехал домой — три месяца спустя, на похороны отца, — и узнал, что ее семейство уже перебралось в Калифорнию, ни с кем не попрощавшись и не оставив нового адреса, который помог бы отыскать Саманту.

Он погладил тонкий шрам, ниточкой протянувшийся поперек запястья. В памяти вставали поздние летние вечера, клятвы на крови, обещания, данные друг другу.

Клятвы в вечной дружбе: «Истинный крест, чтоб мне умереть». Ночи, когда немного спадала невыносимая жара тягучих летних дней. И единственными свидетелями их встреч были цикады и кузнечики, устраивавшие сумасшедшую какофонию в ветвях мимоз над головой.

У Джона судорогой свело желудок, когда такси совершило внезапный поворот, и он не знал, было ли это от страха перед дорожным движением, то ли болью от воспоминания о вечере ее шестнадцатилетия, когда они дали совсем другой обет. Обет, после которого они оказались в объятиях друг друга под кронами мимоз.

Джон передернул плечами и закрыл глаза, пытаясь вызвать в памяти выражение на лице Саманты, когда он принимал ее оригинальное признание в любви вместе с ее девственностью — все вместе в тот вечер. Они были так счастливы… и так уверены в будущем.

Но все закончилось слишком быстро, а мысли о прошлом все еще отдавались в нем болью.

Его губы растянулись в кривой усмешке, когда он вернулся мыслями к мечтам зеленой юности. Но улыбка погасла, как только он вспомнил о письме, полученном два дня назад. О письме, из-за которого он помчался через всю страну из техасского графства Чероки в Лос-Анджелес, с сердцем, выпрыгивающим из груди. О письме, заставившем его молиться, чтобы не оказалось слишком поздно выполнить обещание, данное много лет назад.

«Он не оставит меня в покое… — писала она. — И мне некуда бежать. Джонни, молю, приезжай и забери меня! Не дай мне погибнуть!»

Давняя обида на ее необъяснимое исчезновение и старые вопросы без ответов из их юности не смогли заставить его отмахнуться от ее призыва о помощи. После всего, что произошло между ними. Немедленно откликнуться — это было самое меньшее, что он мог сделать для девушки, которая была его лучшим другом первую половину жизни.

Джон шевельнулся на сиденье и тут же напрягся, удерживая стетсон на голове, когда водитель такси стремительно срезал угол, как упавший в воду муравей, рвущийся к сухой земле. Либо этот тип так бешено водит машину из-за подавляемой агрессивности, либо просто настолько плохо знает английский, что путается в знаках дорожного движения, подумалось ему.