Обычно в предисловии разъясняется, кто такой автор и почему вам необходимо приобрести его сочинение. Наум Ним не нуждается в рекомендациях – по крайней мере в моих, потому что я, как говорится, недостоин застегивать ему сандалии. Ним – известный правозащитник, главный редактор журналов «Досье на цензуру» и «Неволя», жестокий и мрачный прозаик, чьи наиболее известные произведения – «Звезда светлая и утренняя» и «До петушиного крика» – рассказывают о советской тюремной системе. Его предпоследний роман «Господи, сделай так!» удостоен премии братьев Стругацких – это первый опыт Нима в жанре фантастики. Многие из героев «Юби» впервые – правда, мельком – появляются именно в этом романе. Но чтобы понять «Юби», читать предыдущие книги Нима не обязательно. Лично мне из всего написанного им больше всего нравится небольшой рассказ «Витэка сказал», опубликованный в свое время под псевдонимом Сергей Хвощ (не буду вдаваться в причины, так надо было). При желании эту вещь можно найти в интернете. Рассказ не просто хороший, но, я бы сказал, эталонный – о том, как Бог открывается не искавшим его, да много еще о чем.

Что касается самого романа, который перед вами – он тоже не нуждается в рекомендациях. Ним всегда рассказывает увлекательно, динамично, точно, зная, какие читательские страхи и надежды задеть в первую очередь. Эта книга может вам не понравиться – и даже, допускаю, не хочет вам нравиться – но оторваться от нее трудно, что умеет, то умеет. Хотелось бы обратить читательское внимание на три вещи, которые можно, конечно, назвать спойлерами, но никаких сюжетных тайн они не раскрывают.

Первое. В романе описывается один день с четырех разных точек зрения, показанный глазами четверки главных героев. Это 28 мая 1986 года – эпоха переломная, точка критическая, перестройка еще толком не началась, но уже буксует. Читателю полезно об этом помнить, чтобы не путаться в обстоятельствах.

Второе. Этот роман – один из многих сегодня (можно сказать, что это даже тренд), где описывается жизнь диссидентов. Мы много знаем о том, как она проходила в столицах, но роман Нима призван высветить всю глубину ада советской провинции. Что такое инакомыслить в этих обстоятельствах – многие попросту не представляют. Одна из авторских задач – не главная, но существенная – как раз в том, чтобы показать всю катастрофичность героизма, который не приносит ни славы, ни удовлетворения. Только унижение, позор, ощущение затравленности, бесконечное сомнение в своей правоте и никаких перспектив.

И третье. Автор пытается описать жизнь настолько изжитую, до дыр заношенную, жизнь, в которой начисто скомпрометированы все ценности – что даже завет «люби» воспринимается как полная чушь. Все обессмыслилось. И может быть, репортаж из 1986 года – всегда, как у Нима, точный и дотошный – объяснит сегодняшнему читателю, почему перемены в России были неизбежны, и почему они были благотворны, и почему они все-таки запоздали – а потому иначе кончиться не могли.

Последняя ремарка – скорее для того читателя, который уже дочитал книгу. Если после всего прочитанного и сказанного посыл этого короткого, умного и сдержанного романа остался читателю непонятен, я бы посоветовал ему задуматься прежде всего о том, почему герой по фамилии Угуч обладает способностями, которых не дано другим. Или, иными словами, почему абсолютный, казалось бы, недоумок один еще способен удержать распадающуюся ткань мира. Но это я уже вторгаюсь в области, о которых автор предисловия говорить не должен.

Должен же он, по-моему, сказать, что перед вами одна из главных книг одного из главных русских писателей. Когда-нибудь это будет понятно всем, и тогда книги Нима будут выходить с совсем другими предисловиями – где будут излагаться научные данные о первых изданиях и о биографии автора. Наверное, надо что-то на эту тему сказать и сейчас. Ним родился в Богушевске (где и происходит действие книги) в 1951 году, его настоящая фамилия Ефремов, он сразу вводит себя в текст романа, чтобы у читателя не возникло подозрение, будто он прячется в ком-то другом. Сейчас он живет и работает в Москве. Книга выходит в издательстве «Время», потому что остальные издатели расхвалили роман и сказали, что печатать его нельзя. Впрочем, говорил же Борис Стругацкий, что времени страх неведом – ему бояться нечего.

– Что он тебе сказал? Что?..

Физкультурный учитель сжамкал крепкими кулачками Угучеву рубаху и тряс его за грудки, не давая перевести дух. Угуч был на голову выше учителя и с легкостью мог бы высвободиться из его цапких кулачков, если бы только такая мысль пришла ему в голову, но его голова, и без того не особо сообразительная, совсем отключилась и только дергалась взад-вперед, впустую клацая зубами.

– Ты че творишь? – В проеме двери служебного входа на кухню стояла теть-Оль, и звучный ее голос наполнял всю школьную территорию. – Глядите, люди добрые… Сауладал с убогим. Ты ровню сабе отшукай… Ишь зенки бесстыжие вылупил!..

Никто не мог спорить с теть-Олей. Даже сам директор школы-интерната менялся голосом, и все его «я не допущу» тут же превращались в разговоре с ней в «пожалуйста, не забывайте»…

Да и кто бы смог устоять! Глаза, чуточку ухватив ее в поле обзора, тут же поворачивали всего тебя ей навстречу, и надо было сделать немалое усилие, чтобы отвести их в сторону и следовать дальше по своим делам, которые и вспомнишь-то не сразу. Звонкое тело теть-Оли внатяг заполняло столовский белый халатик, и только пуговицы маняще поскрипывали да постанывали в крепких петлях. Даже не верилось, что обычные пуговки могут сдержать такой зовущий напор, и сил не было отвернуться, потому что отвернешься и вот оно – освобождение красоты, а ты все пропустил. Только в холодную пору жизни вся эта телесная звонь как-то упрятывалась из виду, и можно было более-менее нормально общаться с теть-Олей, которую в это время чаще всего звали Ольгой Парамоновной. Вот если бы лето было круглый год, то была бы здесь совсем другая жизнь и у Ольги Парамоновны, и у всех нас…

Понятное дело, физрук отцепился от Угуча и кроликом потянулся на манящий голос поварихи (всегда манящий, о чем бы он ни кричал, ни говорил, ни приговаривал).

«А еще чекист», – подумал Угуч, шмыгая за угол. Земля продолжала раскачиваться вперед-назад и ступать по ней надо было с осторожностью.

Ничего хорошего думать про напавшего на него учителя Угуч не мог, хоть будь тот и вправду самым настоящим чекистом. Недомерок – и все тут… Свисток-с-кепкой.

Такие меткие прозвища слетали с острого язычка все той же теть-Оли, припечатывая много кого и прилипая раз и навсегда. Угуча вот с ее подачи прозвали Недоумком. Правда, после того, как Лев Ильич устроил скандал в учительской, в глаза его так не звали из высоких воспитательных соображений, а школьники еще раньше перестали его так дразнить, потому что Угуч как-то вдруг стал громадным и крепким. Но все равно давняя обида вспомнилась и плесканула в сердце. А как теть-Оль только что защитила его от Недомерка? Вроде и защитила, а вроде и обозвала по-обидному…