Неприятность

Молодой министерский служащий Игорь Николаевич написал в одной бумаге вместо Краснодара Красноярск. О чем он в это время думал, точно сказать не можем. Скорее всего мысль его крутилась меж таких трех сосен — вчерашний хоккей, многообещающая улыбка Гали из соседнего отдела и где бы занять денег на покупку стереомагнитофона.

Из-за описки Игоря Николаевича гигантский импортный подъемный кран укатил в Сибирь. Первая тревожная весточка пришла через два месяца от красноярских железнодорожников. Они требовали с министерства штраф за неявку получателя.

Зашевелились разные ревизоры, контролеры, зашелестели папки с копиями накладных, наконец докопались до злосчастной бумажки, сочиненной Игорем Николаевичем. Он попытался было свалить все на пожилую секретаря-машинистку, но стреляная воробьиха хранила черновики и с благородным негодованием отбила наветы.

Над Игорем Николаевичем нависли кары. Он не сомневался, что строгий с занесением угрожал ему, как минимум, а это, помимо потери прогрессивки, означало, что «летит» туристическая поездка в Югославию — человеку с выговором путевку не дадут. Ну а если узнает министр или выше, то могут и турнуть с работы.

Неприятности должны были начаться дней через десять с возвращением из командировки начальника главка Арташевского.

Игорь Николаевич, человек с лабильной нервной системой, очень запереживал. Женская и магнитофонная тематика сразу выцвели в его сознании, а метание потных парней по льду из-за какого-то кружка резины показалось вообще возмутительно-бессмысленным занятием.

Мама Игоря Надежда Григорьевна, естественно, близко к сердцу приняла беду сына и, напрягши весь свой разум, решительно стала его спасать. Покуда Игорь сидел на работе, матушка его названивала разным своим знакомым, всем рассказывая, что стряслось с Игорьком, и тщательно процеживала ответные сочувствия, отсеивая зерна дельных советов от половы пустых слов.

— Тебе нужно обязательно поговорить с Борисом Сидоровичем, дядей Мусеньки Качурской, с которой ты, когда был маленький, жил одно лето на даче в Ильинском, помнишь? — сказала вечером сыну Надежда Григорьевна.

— Туманно. А что он, этот ее дядя, зачем он мне?

— Очень умный человек, стоматолог на пенсии. У него когда-то была совершенно аналогичная история, и он вышел сухим из воды. Вот его адрес. Он тебя ждет, купи бутылочку вина и поезжай.

Игорь купил и поехал.

Борис Сидорыч, полный лысый человек в бархатной куртке и шлепанцах, рассказал, как он однажды назначил больного Грищенко на пломбирование, а больного Гращенко на экстракцию пяти зубов. Регистратура перепутала истории болезни, и он выдрал Грищенко полдесятка ни в чем не повинных зубов. Борису Сидорычу тоже хотели пришить дело, но он предложил Грищенко поставить бесплатно три золотых зуба и два из нержавейки, Грищенко согласился и закрыл рот. «Конечно, дорого, но зато тихо. А что делать?» — такими словами закончил Борис Сидорыч свой рассказ.

— Ну а я кому должен вставить золотые зубы? — усмехнулся Игорь.

— Разумеется, начальнику главка. Пришли его ко мне, и я сделаю ему новый рот. А ты заплатишь, понял?

— Понял, — засмеялся Игорь, выпил «посошок» и пошел одеваться.

Следующим вечером Надежда Григорьевна встретила сына в передней и, не дав ему раздеться, сказала:

— Вот тебе адрес, поезжай, сыночек.

— Куда еще? — спросил Игорь, не очень довольный результатами вчерашнего визита.

— Умнейший человек Коконов. Дядя первого мужа Люси Гончаровой. У этого Коконова брат попал в точности такую же передрягу и благополучно выскочил. Купи бутылочку коньяка, недорогого, рублей за девять-десять. Вот тебе адрес. Он ждет с нетерпением.

— У меня язва, печень и гипертония, — сказал Коконов, похожий на обрюзгшего цыганского барона, — так что коньяк вам придется распивать с моей дочерью. Я чисто символически пригублю.

Появилась с подносиком дочь Коконова — пышнотелая некрасивая брюнетка лет тридцати, в очках и джинсах. Джинсам приходилось туго. Дочь выгрузила на журнальный столик нарезанный кекс, лимон и пузатые бокальчики, суживающиеся кверху.

Папаша Коконов рассказал, что с его братом Мишей, который живет, кстати, тоже в Кемерове, произошла абсолютно такая же история — у него тоже сломался кран в кухне. Миша вызвал сантехника, но тот заявился только на четвертый день, и кемеровский брат Миша в точности, как Игорь, не туда его послал, и из-за этого тоже стряслись большие неприятности — брат Миша долго лежал в челюстно-лицевой палате хирургического отделения. Но все кончилось хорошо — кран все-таки починили, а швов на скуле уже почти не видно. Так что и у Игоря наверняка все обойдется. А теперь он, Коконов, приносит извинения, поскольку у него давление и он вынужден рано ложиться спать, но очень рекомендует молодым людям посмотреть по цветному телевидению программу «В мире животных».

Телевизор работал прекрасно, Игорь и дочь Коконова сидели в разноцветной полутьме, дочь советовала Игорю отпустить волосы подлиннее, а стричься только в «Чародейке» и водила при этом прохладными нежными пальцами по Игоревой шее, обозначая докуда отпускать. Игорь обещал…

Утром на работе Игорь почувствовал, что с нетерпением ждет вечера, чтобы опять куда-то ехать и неторопливо пить вино с добрыми, благожелательными людьми, изливать перед ними душу и купаться в их утешениях.

К счастью, его мама не сидела сложа руки. Надежда Григорьевна позвонила Игорю на работу и сообщила, что дело, считай, сделано. Огромная удача: мама сумела выйти на портниху Арташевской, жены начальника главка. Портниха обещала замолвить словечко. Поэтому необходимо сегодня же поехать к ней и рассказать подробно, чтобы она знала, о чем говорить с Арташевской.

После работы Игорь купил портвейн, торт и поехал к портнихе.

Анна Вячеславовна и ее супруг Василий Васильевич жили в получасе автобусной езды от последней станции метро, в облезлом пятиэтажном доме близ насыпи окружной железной дороги. Они очень обрадовались приходу Игоря — в старости приятно чувствовать, что ты еще кому-то нужен. Особенно рассуетился Василь Василич, старичок-боровичок в подтяжках. Его яростные синие глаза, не обесцвеченные старостью, пылали энтузиазмом. Он говорил напористо и много, руку пожал железно, и чувствовалось, что тело сохранил литое, непроминаемое.

— А-а-а, давай-давай, заходи, молодец! Я специально купил селедочку и что к ней следовает. А портвей свой отставь. Для серьезного разговора он не годится. Анюта, ставь картошку на газ!

Старик шмыгнул на кухню и вернулся оттуда, неся разделанную селедку с лучком и миску с капустой провансаль.

— Сейчас, сейчас, голубь, посоветуемся в лучшем виде, — приговаривал он, расставляя на потертой клеенке мутные стопки.

Видно, Анюта держала его под жестким контролем, и вот кои веки представилась возможность