— Шмотри-ка, — сказала Юцинеле, — швадебный камень.

— Швадебный? — нечаянно передразнил её Лонси и больно получил в плечо кулаком. Горянка слизнула прилипшие к пальцам крошки сыра, подхватилась с земли и полезла к дальним зарослям. Длинные, аистиные ноги её споро перемахивали через лобастые валуны и плети стелющейся колючки. В руке у Неле сверкнул топорик; Лонси невольно прижмурился, когда на ветви обрушился первый умелый и ловкий удар.

Полдень пылал над холмами. Оглушительно гремели цикады. Земля источала жар; навес кустарника отбрасывал короткую прозрачную тень, не дававшую прохлады. Понурые, жалкого вида наёмные лошади паслись на солнцепёке, помахивая ушами. Лонси представил, сколько ещё предстоит плестись верхом на этих одрах, и молча застонал. Утром, по прохладе, в поездке можно было даже найти некоторое удовольствие, но к полудню Лонси стёр ноги, отбил зад и насквозь пропрел. Вдобавок путь пролегал по склонам холмов, сплошь поросших колючкой; причудливо выгнутые, ощетинившиеся иглами ветви тянулись друг к другу с краёв тропы. Он весь ободрался. Подумывал даже надеть куртку, но это сулило неминучую смерть от жары. Приходилось терпеть.

Лонси без аппетита дожевал хлеб, глотнул из фляги затхлой воды и вздохнул.

Неле впереди вырубала кустарник. Колючки сплелись в сплошной панцирь, но с каждым ударом за ними всё ясней проглядывал какой-то замшелый валун.

— Швадеб… ный… камень! — выговорила она, отдуваясь, запястьем смахнула с лица волосы и удивлённо повторила: — Шмотри-ка!

— Что ты, Неле?..

— Кто-то тут швадьбу играл, — задумчиво сказала Неле, разглядывая камень. Издалека Лонси различал на нём следы грубой работы резчика, но возможно, то были просто тени. — Лонши, — хрипловато продолжала горянка, — ты говорил, тут никто не живёт.

— Не живёт, — подтвердил Лонси, убирая флягу. — Уже тысячу лет.

— А кто камень поштавил?

Лонси призадумался. В нём проснулось любопытство, тянуло встать и поразглядывать камень, так взволновавший спутницу, но он чувствовал себя слишком уставшим для изысканий. Юцинеле его присутствие не требовалось, она с камнем состояла в каких-то своих, загадочных отношениях.

Лонси кинул взгляд поверх клубов листвы; бледная зелень казалась раскалённой. Холмы, холмы и холмы; кажется, за четыре часа путники не сдвинулись с места. Тут действительно никто не живёт. Смотри сколько влезет, не углядишь ни сарайчика, ни лачужки… Измучившая Лонси жара — северный выдох Великих Песков; такой кустарник, как здесь, растёт даже в самой пустыне, разве что листья там сгорают уже весной. Здесь они до середины лета не смирятся перед жестоким солнцем.

Утром холмы застилала голубоватая дымка, теперь — жёлтое марево. Лонси посмотрел на север и представил, как там, за расплавленными полуденными взгорьями, за бескрайними лесами и равнинами Аллендора подымаются торжественные Лациаты, Хребет Мира. Там-то и летом не тает снег. Стоят сияющие вершины, текут стылые реки среди каменистых осыпей, стада овец пасутся в долинах, а дикие, но бесстрашные горцы собираются в новый набег…

Даже, кажется, прохладней стало.

Лонси оглянулся.

…Положив ладони на камень, Неле пела. То есть, должно быть, она просто говорила на своём языке, но вновь и вновь непривычно тянулась гласная, клокотала в девичьем горле замысловатая трель, новая фраза звучала выше или ниже предыдущей. У горцев странный язык. Лонси, столичный житель, слыхивал много наречий. Даже не зная слов, часто по интонации можно догадаться, о чём идёт разговор. Интонации у Юцинеле были совсем нелюдские. Непонятные. Лонси вообще с трудом понимал её: по-аллендорски горянка говорила с жутким акцентом, к тому же у неё не хватало передних зубов, отчего Неле сильно шепелявила. Впрочем, до сих пор она говорила не много.

Он пропустил момент, когда Юцинеле вновь перешла на понятный ему язык. Ей пришлось три раза повторять одно и то же, прежде чем Лонси встрепенулся.

Горянка стояла, нахмурившись.

— Лонши, — сказала она сурово, — ты шлышишь?

— Да… — виновато отозвался он, — прости, слушаю. А что?

— Откуда тут камень?

— А почему бы ему тут и не стоять? — устало спросил Лонси.

Он как раз подумал, что привал — это хорошо, но пора уже ехать. Надо, наконец, покончить с этим делом…

— Такие камни штавим только мы, — сказала Неле. — Кто его тут поштавил, коли тут уже тыщи лет никто не живёт? И почему он наполовину в жемлю вкопан?

Лонси поразмыслил секунду и усмехнулся.

— По брюху камня, — продолжала Неле, — должны жнаки кама быть. А их нет. Они под жемлей.

— Он не закопан, — сказал Лонси и поднялся со вздохом. — Он утонул в земле.

Неле вдруг хихикнула.

— Блажной, — сказала она и улыбнулась щербатым ртом. — Как тут можно в жемле утонуть? Она тут твёрдая. Камеништая.

— За много-много лет — можно… Тысячу лет назад тут жило какое-нибудь племя. Как ты говоришь — кам. И кто-то сыграл свадьбу. А потом эти люди ушли отсюда в Лациаты. И вы — их потомки.

Юцинеле смотрела на него с подозрением.

— А ты почём жнаешь? — она выгнула бровь. — Ты что, тыщу лет прожил?

Лонси засмеялся.

— Нет, — сказал он. — Не прожил. Ну, не веришь — я не настаиваю. А сама ты как думаешь?

— Я думаю… — Неле заморгала. — Я думаю, это духи камень поштавили, — изрекла она, и худое её личико стало отрешённо-задумчивым.

Лонси покивал, пряча улыбку, и вытер со лба пот. Он уже собрал остатки обеда. Серая кобыла, доставшаяся ему на станции, почуяла, что передых кончился, и тихо, печально заржала, подняв голову. В пожухлой траве под ногами шмыгнула мышь.

— Что же, — спросил Лонси, — духи играли свадьбу?

— Да, — горячо сказала Неле, уставившись в небо поверх его головы, — да!

…ап! — и она уже в седле. Лонси полюбовался лёгкой посадкой горянки и в который раз загрустил. Конечно, он образованный человек, многое повидал, всю жизнь прожил в большом городе, но… Неле, кажется, даже от жары не страдает.

— Как у наш! — продолжала девчонка. Кажется, она решила выговориться за всю неделю путешествия; до сих пор из неё каждое слово приходилось добывать чуть ли не силой. — В Верхнем Таяне ешть хребет Шемь Швадеб…

— Эй, — сказал Лонси, переведя взгляд ниже, — погоди.

— Что?

— Что… то есть, что это у тебя? Вся нога в крови.

— А-а, — небрежно сказала девчонка, — это лошадь шпоткнулашь. О камень меня приложила.

На миг Лонси заподозрил, что она врёт и на самом деле промахнулась топором, пока рубила кустарник. Но так осрамиться мог скорее он сам, никогда толком не державший в руках ремесленной снасти, а не дикарка Юцинеле, которая ловко управлялась что с оружием, что с инструментом. Да и рана тогда выглядела бы иначе. Должно быть, действительно камень повинен… Лонси покачал головой. Вот дурочка девчонка! Жутко было смотреть на грязную голую икру под закатанной штаниной; лоскут кожи содран, и поверх — корка из сукровицы и грязи. Ладно он, с непривычки измучившись верховой ездой, ничего не замечал в пути, а сама-то Юцинеле что? Ещё кусты рубить пошла…