Повседневные дела вгоняют нас в ритм обыденности и однообразной суеты, не давая возможности отдалиться от калейдоскопа мелких, но необходимых забот, чтобы на расстоянии осмотреть окружающий мир и заметить зарождающиеся перемены, ведущие иногда к резким поворотам и глобальным катастрофам…

Мысли тесным роем вьются вокруг личных проблем, часто незначительно-надуманных и преувеличенно значимых, но таких важных в нашем понимании… И мы, заблуждаясь, уверены, что наша судьба в наших руках. Однако будущее, увы, зависит не только от нас, а часто – от других людей и многих случайных и неслучайных событий, на которые мы не в состоянии повлиять…

Грузовик рискованно, не сбрасывая скорость, пища резиной об асфальт, едва вписавшись в поворот, вылетел на встречную полосу. Вильнул вправо, затем влево и, не останавливаясь, врезался в ограду набережной. Ограда лопнула и развалилась, выстреливая в стороны осколками металла. Она не остановила многотонную махину. Лёд, девственный и тонкий, раскрошился мелкими частями, не в силах сдержать незваного гостя, нарушившего утреннее спокойствие и тихое превращение воды в твердь. Грузовик, встретив плотный, едва замёрзший край воды, чуть подался по инерции вперёд, намереваясь перевернуться через кабину, затем выровнялся, зашатался и пошёл ко дну. Из кабины никто не выпрыгнул и, после погружения, – не выплыл. Вода сомкнулась, а образовавшаяся во льду пробоина чернела хищной пастью ненасытного монстра, ощеряясь вздыбленными льдинками, словно остатками пищи на морде свирепого хищника, растерзавшего и проглотившего добычу. Набережная в столь ранний час была пуста. Воскресенье. Бесстрастная и бессловесная камера видеонаблюдения смотрела на происходящее своим слепым глазом. Освещалась набережная хорошо. Но! Практически все камеры в городе – не работали. Муляжи, изображавшие их, висели на столбах бесполезными пустышками, нужными лишь для отчёта о потраченных бюджетных средствах, украденных и распиленных. Никто ничего не видел. И только пролом в ограждении нагло кричал о трагедии, произошедшей ранним утром…

Звонок телефона разбудил Кулика в половине седьмого утра.

– Да.

– Прошу прощения, Фирельман на связи. Соединить?

– Да.

Трубка запричитала противным истеричным тембром:

– Получилось! У нас получилось, но никто не заметил! Нет, это не страна, а сборище идиотов! Они всё проспят!

– Поменьше эмоций. Через час у меня. Всё.

Ровно через час в кабинете Кулика сидели двое. Сам хозяин кабинета и взъерошенный и сморщенный мужчина лет шестидесяти. Они сидели друг напротив друга за блестящим столом красного дерева. Стол был настолько массивный, что, казалось, его невозможно сдвинуть никакими усилиями. Сморщенный мужчина был одет в нелепый костюм восьмидесятых годов прошлого века. Туфли на толстой светлой подошве наспех помазаны кремом, прямо на засохшую грязь. Ситцевая рубаха в мелкий рисунок была застёгнута на все пуговицы под горло и бесстыже кричала своим застиранным, но всё равно несвежим воротником. Очки были ровесники своего хозяина, и такие же нелепые, с кривыми и облезлыми дужками. Руки мужчина зажал между колен и противно щерился и прищуривался одновременно, оголяя свои неприлично гниловатые зубы. Кулик был в строгой, табачного цвета, тройке. Рубаха и галстук – в тон костюма. Туфли, казалось – только с полки магазина – без единой вмятинки или царапины. Их глянцевая свежесть невольно привлекала внимание сидевшего напротив странного человека. Кулик был старше своего собеседника, но весь плотный, собранный, пружинистый, что не позволяло назвать его стариком.

Грузовик вильнул вправо, затем влево, и, не останавливаясь, врезался в ограду набережной

Говорил «взъерошенный» эмоционально, сильно перебарщивая мимикой некрасивого лица, но руки держал всё так же между колен:

– Расстояние до него было метров двести… Там поворот… Команда прошла… очевидно. Водитель подчинился. Причём время воздействия было очень и очень ограниченным. Грузовик не потерял управление, а был направлен в ограждение рукой водителя и рухнул в воду, – слюна противно собиралась вокруг губ говорившего, и он то и дело слизывал её. – Сначала мы подумали – сейчас начнётся, но ничего собственно и не началось! – он говорил и чуть раскачивался, в такт произносимым словам:

– Всё снимали с двух точек и хронометрировали. Случайность исключена. Факт воздействия установлен. Он тот, кого мы искали!

– Выводы – не ваша прерогатива, – ответил Кулик. – Свободны. Материал передадите помощнику.

– Мне бы…

– У него получите и конверт. В нём деньги. До свидания.

Кулик пружинисто и резко поднялся, вызвав непроизвольный испуг «взъерошенного», и вышел в потайную дверь позади своего кресла.

Оставшийся сидеть мужчина ещё немного покачался в своём стуле, потом поднялся и, часто моргая глазами, упёрся взглядом в одну точку, грызя при этом ногти. Ногти были не аккуратные и не чистые. Взгляд не отрывался от бутылки с минеральной водой, стоявшей на большом столе. Он мялся, озирался по сторонам, а затем схватил бутылку и стал пить прямо из горлышка, обливаясь и захлёбываясь. Когда бутылка оказалась пустой, «взъерошенный» подошёл к полке с кубками за спортивные достижения и, опять же озираясь, схватил один, самый маленький. Он подержал небольшой кубок в руке, словно взвешивая, а затем спрятал его под пиджак. В кабинет вошёл немолодой охранник. Он молча забрал кубок и поставил его на место.

– Аудиенция окончена. Прошу, – охранник указал на дверь и вышел следом за «взъерошенным».

По длинному и широкому коридору они проследовали к лифту. У лифта охранник передал мужчину под наблюдение другого, более молодого человека. При этом они не проронили ни слова. «Взъерошенный» то и дело озирался, трогал стены руками, моргал поочерёдно глазами и иногда мелко и дробно плевался. При этом сопровождавший его охранник не высказывал ни удивления, ни возмущения. Выйдя из лифта, странная парочка, проследовала к выходу из здания. Практически у самого порога их поджидал большой чёрный лимузин с открытой дверью. «Взъерошенного» бесцеремонно практически втолкнули в автомобиль. Дверь за ним закрылась чьей-то невидимой рукой изнутри, и многотонная бронированная машина, медленно набирая ход, плавно зашелестела в неизвестном, даже охране, направлении.