Когда Эвелин покончила с деловым ланчем, было уже около половины четвертого. Взглянув на часы, она слегка нахмурилась, поскольку надеялась освободиться пораньше. Но встреча сулила успех, так что спешить не стоило: коль скоро ты убеждаешь человека сменить работу, нельзя его подгонять, вот и приходится терпеливо отвечать на его вопросы, существенные и не очень.

Едва распрощавшись со своим гостем, Эвелин заторопилась к выходу из ресторана. Утренний разговор с сестрой выбил ее из колеи. Вообще-то Розалинда, которая неделями могла не давать о себе знать, время от времени разражалась паническими звонками — как правило, потому что нуждалась то в деньгах, то в одежде. И тогда голос у Розалинды был такой, что казалось: если она немедленно не получит необходимого, тут же наступит конец света. Но этим утром…

— Я не собиралась ни о чем рассказывать тебе, надеялась справиться сама. Но теперь… мне так нужно, чтобы кто-нибудь был рядом! Ох, Эвелин… я беременна, — разрыдалась Розалинда. — Я… я приехала в Лондон, чтобы сделать аборт. Ты же понимаешь, я не могу позволить себе ребенка. Я не потяну его…

Эвелин, онемев от ужаса, слушала всхлипы сестры.

— Я звоню с вокзала и сейчас поеду в больницу, — Розалинда скороговоркой назвала адрес. — Пожалуйста, приезжай. Ох, Эвелин, я так боюсь.

— Дорогая, я уже не могу отменить встречу. Ты…

Но Розалинда уже бросила трубку.

Эвелин пулей вылетела из ресторана, столкнувшись в дверях с удивленным швейцаром, который только что подозвал такси для какого-то джентльмена.

— Прошу прощения, но я очень спешу, — с этими словами Эвелин нырнула в салон автомобиля и назвала водителю адрес больницы.

Через полчаса она стояла перед медсестрой, нетерпеливо постукивая пальцами по конторке.

— Добрый день, — улыбнулась ей девушка. — Вы опаздываете на прием?

— Нет. Посмотрите, пожалуйста, поступала ли к вам пациентка Розалинда Брокуэй.

Девушка сверилась с картотекой и кивнула.

— Да, сегодня утром.

— Где она? Ей уже сделали… операцию?

— Думаю, что да. Минутку, я проверю. — Медсестра сняла трубку внутреннего телефона и, поговорив с кем-то, объявила: — Да, операция прошла успешно. — Девушка улыбнулась, словно сообщила радостное известие. — Мисс Брокуэй находится в своей палате.

— Я хочу увидеть ее.

— Видите ли, она скорее всего еще не пришла в себя после наркоза, так что…

— Я хочу увидеться с ней немедленно, — нетерпеливо перебила Эвелин.

Медсестра удивленно взглянула на нее, но возражать не решилась.

— Хорошо. Она в тридцать второй палате на третьем этаже. Лифт за углом.

Эвелин не стала дожидаться лифта и, хотя обтягивающая юбка сковывала движения, взлетела по лестнице. От волнения забыв постучать, она влетела в палату.

Розалинда лежала на боку, свернувшись клубочком, как зародыш, от которого она только что избавилась. Отбросив эту аналогию, Эвелин приблизилась к кровати.

— Привет. Ты не спишь?

— Эвелин!

— Как ты себя чувствуешь?

— Наверное, хорошо. — Розалинда горестно вздохнула и заскулила: — Я должна была это сделать. У меня не было выхода… — И вдруг с силой добавила: — Ненавижу, что я женщина! Просто ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Взяв ее за руку, Эвелин бережно откинула волосы с бледного лица сестры и мягко сказала:

— Когда все закончится, ты будешь чувствовать себя по-другому.

Розалинда разразилась душераздирающими рыданиями, и Эвелин прижала ее к себе, бормоча слова утешения, но сердце разрывалось от гнева на мужчину, по чьей милости ее младшая сестренка попала в переплет.

Эвелин огляделась. Палата была настолько маленькой, что в ней размещались только кровать, тумбочка и небольшой гардероб. Правда, была еще ванная. Эвелин не могла не подумать, в какую сумму обошлось Розалинде пребывание в клинике, и откуда та раздобыла деньги.

— Хочешь рассказать мне, как это случилось?

— Что теперь рассказывать? — с горечью ответила. Розалинда. — История вечная, как мир: парень встречает девушку, та подзалетает, затем выскабливается… Раз, два — и готово!

— Ты любила его?

Глаза Розалинды потемнели и омрачились.

— Думала, что да. А если ты спросишь, считала ли я, что и он меня любит, отвечу: да, и искренне.

— Почему ты мне сразу ничего не рассказала?

Розалинда зарделась и опустила голову.

— Я… я пыталась внушить себе, что ничего особенного не происходит. Думала, что разберусь сама. Коль скоро я вляпалась по собственной дурости, то сама же и должна выкручиваться, но… но… — Голос у нее дрогнул, и Розалинда снова разразилась слезами.

Заключив ее в объятия, Эвелин приговаривала:

— Ты глупая маленькая идиотка. К кому, как не к старшей сестре, обращаться, если у тебя неприятности? Ты должна была понимать, что в любом случае я приду к тебе на помощь.

— Я знаю, но ты всегда слишком занята… Когда я ни позвоню, ты вечно куда-то спешишь.

На мгновение Эвелин почувствовала укол совести. Ее образ жизни действительно целиком подчинен делу, однако все равно семья в ее системе ценностей оставалась на первом месте.

— Но ты же знала, что для тебя я всегда найду время, — твердо сказала Эвелин. — Знай я, что у тебя неприятности, тут же бросила бы все дела и примчалась к тебе в Йорк. Ведь ты же не могла этого не понимать, дорогая?

Помявшись, Розалинда кивнула.

— Я бы хотела, пройдя через это испытание, стать такой же сильной, как ты. Но ничего не получится: я слишком слаба.

— Ничего подобного, — возразила Эвелин. — Просто ты на шесть лет моложе, вот и все. Кто же может бесстрастно пережить такую встряску? Насколько я понимаю, родителям ты ничего не рассказывала? — И, когда Розалинда отрицательно замотала головой, заметила: — Не собираюсь тебя осуждать за это, они и так сходят с ума от опасений, не наделала ли ты глупостей. — Эвелин внимательно вглядывалась в грустные глаза младшей сестры, пытаясь понять, остались ли у той хоть какие-то силы, и все же спросила: — И ты… ты не могла позволить себе ребенка?

— Да конечно могла, — бросила Розалинда. — Но… он был категорически против. Сказал, что это идиотская идея — вешать себе на шею ребенка, пока я учусь. И предупредил, что вся моя жизнь пойдет к черту.

— Значит, он не предложил тебе выйти за него замуж и не пожелал взять на себя ответственность за ребенка?

— Нет. И ясно дал это понять. — Розалинда не скрывала горечи и боли. — Он сказал, что, если я решусь оставить ребенка, он к нему не будет иметь никакого отношения.