Карин Слотер

Осколки прошлого

Посвящается моим ребятам с Парада

Я — никто. А ты — тоже таков?

Значит, нас пара таких чудаков.

Но — тсс, ни слова об этом:

не то нас осудят всем светом.

Как тошно быть важной особой,

и весь июнь, не устав,

твердить свое имя болотам

к восторгу млеющих жаб[1].

Эмили Дикинсон

Karin Slaughter

PIECES OF HER

Copyright © 2018 by Karin Slaughter. All rights reserved.

Published by arrangement with Harper, an imprint of HarperCollins Publishers

© Масленникова Т., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Дорогие читатели,

Случалось ли вам смотреть на человека, которого вы знаете лучше всех на свете, и спрашивать себя: а что на самом деле скрыто у него внутри? Действительно ли он тот, кем кажется?

Меня всегда поражало, что наша жизнь зачастую держится на секретах и лжи, и поэтому главный вопрос этой книги таков: можно ли знать кого-то целиком и полностью?

Надеюсь, вам понравится,

Карин Слотер

Пролог

Долгие годы — даже тогда, когда она его еще любила, — какая-то часть ее ненавидела его, как по-детски ненавидишь то, что не можешь контролировать. Он был упертым, тупым и привлекательным, что компенсировало чертову тучу ошибок, которые он постоянно совершал. Причем одних и тех же ошибок, снова и снова. Действительно, зачем браться за новые, если старые прекрасно работали на него?

А еще он был очаровательным. В этом и заключалась проблема. Он мог очаровать ее. Потом вывести из себя. Потом снова очаровать, так что она уже не понимала, был ли он змеем или змеей была она, а он был заклинателем.

Так что он плыл по волнам своего очарования и своей жестокости, причиняя людям боль, и находил себе новые увлечения, оставляя обломки прежних за бортом.

А потом внезапно его чары перестали работать. Трамвай сошел с рельсов. Поезд остался без машиниста. Ошибки стали непростительными, и в конечном счете было уже невозможно закрыть глаза на повторную оплошность, а та же оплошность, допущенная в третий раз, повлекла за собой тяжкие последствия: чья-то жизнь оборвалась, был подписан смертный приговор, что в результате едва не привело к потере еще одной жизни. Ее жизни.

Как она могла по-прежнему любить того, кто пытался ее уничтожить?

Пока она оставалась с ним — а она еще очень долго по собственной воле оставалась с ним, когда он уже катился по наклонной, — они вместе боролись против системы. Приюты. Неотложки. Интернаты. Лечебницы для душевнобольных. Грязь. Сотрудники, которым наплевать на пациентов. Санитары, которым только дай потуже затянуть ремни смирительных рубашек. Медсестры, которые делают вид, что их это не касается. Доктора, которые раздают таблетки направо и налево. Моча на полу. Экскременты на стенах. Запертые вместе, больные злобствуют, терзаются, кусаются и дерутся.

Но по-настоящему его воспламеняли не окружающие несправедливости, а яркие искры ярости. Новизна очередного дела. Возможность что-то изничтожить. Угроза насилия. Обещание славы. Их имена в свете огней. Праведные деяния на устах школьников, которые будут изучать их на занятиях, посвященных великим преобразованиям.

«Пенни, никель[2], десятицентовик, четвертак, долларовая купюра…»

Но кое-что она скрывала, в одном прегрешении никогда не могла признаться: первую искру зажгла она.

Она всегда верила — страстно, с глубокой убежденностью, — что единственный способ изменить этот мир — это его уничтожить.

20 августа 2018 года

1

— Андреа, — начала ее мать. Затем, исполняя просьбу, которую до этого слышала примерно тысячу раз, поправила себя: — Энди.

— Мам…

— Дай мне сказать, дорогая. — Лора сделала паузу. — Пожалуйста.

Энди кивнула, готовясь к лекции, которую ждала уже давно. Сегодня ей официально стукнул тридцать один год. Ее жизнь находится в стагнации. Ей нужно начать самой принимать решения, вместо того чтобы позволять жизни принимать их за нее.

Тут Лора сказала:

— Это моя вина.

Энди почувствовала, как ее крепко сжатый рот раскрывается от удивления.

— Что твоя вина?

— Что ты здесь. Заперта здесь, как в ловушке.

Энди развела руками, показывая на дайнер[3].

— В «Райз-энд-Дайн»?

Взгляд матери проделал путь от макушки Энди к ее рукам, которые снова нервно гуляли по столу. Грязные каштановые волосы убраны в небрежный хвост. Темные круги под усталыми глазами. Ногти обкусаны до мяса. Косточки на запястьях выступают, словно корабельные носы. Ее кожа, обычно бледная, теперь приобрела цвет воды из-под сосисок.

Ее рабочая одежда даже не входила в перечень несовершенств. Темно-синяя форма висела на Энди, как мешок. К карману пришит жесткий нагрудный знак серебристого цвета — герб Белль-Айл с пальмой, окруженный надписью: «Диспетчерская служба полиции». Вроде полицейская, но на самом деле нет. Вроде взрослая, но не совсем. Пять ночей в неделю Энди вместе с четырьмя другими женщинами сидит в темной отсыревшей комнатушке, отвечает на звонки по телефону 911, проверяет номера автомобилей и водительских прав и присваивает коды новым делам. А потом, примерно в шесть часов утра, она крадучись возвращается в дом своей матери и спит бо́льшую часть дня.

— Мне вообще не стоило позволять тебе сюда возвращаться, — сказала Лора.

Энди сжала губы. Она уставилась на остатки яичных желтков в своей тарелке.

— Моя милая девочка. — Лора потянулась к ее руке на другом конце стола, ожидая, пока она поднимет взгляд. — Я выдернула тебя из твоей жизни. Мне было страшно, и я думала только о себе. — На глаза матери навернулись слезы. — Это неправильно — так сильно в тебе нуждаться. Я не должна была так много у тебя просить.

Энди замотала головой. Она снова вернулась к своей тарелке.

— Дорогая.

Энди продолжала мотать головой, потому что единственной альтернативой было заговорить, а это значило сказать правду.

Мать не просила ее вообще ни о чем.

Три года назад Энди шла к своему дерьмовому четырехэтажному дому без лифта в Нижнем Ист-Сайде, ужасаясь перспективе провести еще одну ночь в однокомнатной халупе, которую она делила с тремя другими девушками, ни одна из которых ей особенно не нравилась. Все они были моложе, симпатичнее и большего достигли.