Молодой Дракон вошел в возраст драконьего совершеннолетия.

В тот день на поле боя было действительно жарко, и Дракон, летая над позициями врагов, низвергал на их головы раскаленные реки пламени, испепеляя все на своем пути, сжигая даже металл доспехов и камни — до серого сухого песка, до остекленевших шлепков на земле. В этот день он был особенно беспощаден, кровожаден, бесстрашен, словно в жилах его текло белое пламя вместо живой алой крови.

Карабкаясь по стене осажденного замка, когтями вцепляясь в каменную кладку, крыльями прикрывая голову от туч стрел, он в каждое окно дышал своим смертоносным раскаленным дыханием, выжигая на своем пути все, и город пал.

В день своего рождения он отпраздновал славную победу, и его солдаты, его верные мечники и лучники, которых он вел в бой, славили его и приветствовали криками и ударами мечей о щиты, глядя, как Дракон кружит в небе над развалинами вражеского замка.

До этого дня Дракон находил удовлетворение в войне и убийствах; власть и сила насыщали его жажду, но, получив все то, что хотел — покорность сломленных врагов, новые земли и богатства, — он ощутил еще кое-что.

Жажду женщины.

Кто-то назовет это желанием любви.

Однако Дракон был так дик, жесток и ненасытен, что привезенная им из завоеванных земель прекрасная пленница умерла, не прошло и месяца. Говорят, она не вынесла суровости нового господина, его презрительного отношения к ее расе — человек, хм, слабый и хрупкий кусок мяса, — и тоски по воле, которой он лишил несчастную девушку. И не смогли ни его молодость, ни его красота, которой он, отпрыск древнего драконьего рода, обладал всецело, расположить ее сердце к нему и наполнить его любовью.

Нет.

Злые языки опасливо шептались по темным углам, что он просто измучил ее своей жадной ненасытностью, пытаясь остудить жар своей горячей крови, и умерла она от истощения сил, но открыто вслух об этом сказать никто не смел.

Дракон не горевал о своей потере; он не привязался к пленнице, не почувствовал к ней симпатии и любви — да и был ли способен он вообще на эти чувства? Его сердце было полно высокомерия, гордости. Свысока смотрел он на людей. Но, так или иначе, а он тотчас же потребовал себе новую наложницу, или — что еще лучше, — множество новых наложниц.

Таких требований раньше господин не выдвигал; такими дарами раньше верные подданные его не одаривали, и в королевстве возникли смятение и паника. Где же взять возлюбленную для Дракона?! Неумытую крестьянку, которая сопротивляться не посмеет, предложить Дракону просто невозможно — да, крестьянки крепки телом, но Дракон и на дам из знати-то смотрит с презрением, считая их не вполне достойными его. А за такой дар может и вовсе голову откусить.

Отдать красавицу-дочку знатного аристократа? Поди ж ты, сунься к его замку. За такое разгневанный феодал мог запросто и расстрелять, вызвав на оборонительные стены лучников.

Однако приказ был дан; Дракон в своем замке на далеком острове в море ждал эту страшную дань от своих подданных, и вот уже с пристани в Лазурной Гавани города Суиратона видны были паруса его кораблей, белые, украшенные рисунками, изображавшими оскаленную морду дракона.

Люди Дракона не уйдут без того, зачем приплыли. А значит, к тому моменту, как ноги их ступят в Лазурной Гавани, город должен выдать свою дань…

Господина Робера иначе как Голосом Дракона не называли. Нет, этот внешне строгий, худощавый человек средних лет с тонким аристократичным лицом и черными, гладко причёсанными волосами, не имел привычки реветь и рычать. Напротив — он был тих и сдержан, говорил мало, и каждое произнесенное им слово было на вес золота потому, что именно он озвучивал Волю Дракона и имел высочайшее разрешение раздавать приказы от имени повелителя.

Господин Робер имел обыкновение одеваться в цвета правящего дома — синие, черные, фиолетовые, — в длинные аскетичные камзолы, черные штаны, в плотные чулки и добротные башмаки с серебряными пряжками. Вычурностей и излишеств в виде массивных золотых цепей не любил, взяток не брал. Да и кто мог ему предложить что-то больше того, что он уже имел? Быть приближенным к Дракону стоило многого. А потому его побаивались, пожалуй, больше самого Дракона, ведь от него-то как раз слова дурного никто не слыхивал, не то, что от господина Робера, которого в народе за глаза прозвали Щучьей Пастью, отчасти за злость, отчасти за цепкость, которую Господин Робер проявлял, если ему что-то было нужно получить.

Кроме этих замечательных личных качеств господин Робер был искусным фехтовальщиком. Пожалуй, самым лучшим и самым беспощадным во всем королевстве. Не один человек закончил жизнь сердцем на острие его шпаги, но об этих подвигах господин Робер обычно помалкивал и особо не распространялся.

Именно он явился рано утром, в весенний ясный денек, в Лазурную Гавань за данью, наложенной его господином на портовый город.

Долго задерживаться в этом городе, который, к слову, носил звучное название Суиратон, господин Робер не собирался. Портовый шум, крик чаек и крепкий запах соли и морских водорослей раздражали его. К тому же, все постоялые дома и гостиницы Суиратона казались господину Роберу отвратительно грязными и душными — не то, что просторный королевский дворец, в котором он по совместительству был еще и управляющим, — а качка на корабле выматывала его. Поэтому он планировал всего лишь забрать причитающееся — «товар», как лаконично он называл драгоценный груз, — пополнить запасы еды и питья на корабле и сразу же двинуть в обратный путь. Дракон не любит ждать!

Разумеется, такого высокого гостя не оставили без внимания. Градоначальник, круглый, как шар, красный от волнения и натуги, как закатное солнце, в раззолоченной одежде, с невероятной ловкостью прыгал по шатким мосткам навстречу господину Роберу, тяжело пыхтя и одновременно с этим кланяясь, и Голос Дракона, по достоинству оценив усилия градоначальника, для которого и вытащить собственный обширный зад из удобного кресла было уже почти что подвигом, даже милостиво соизволил остановиться и обождать, пока толстяк догонит его.

— Господин Робер! — градоначальник, вытирая платком то самое место, сочленяющее его круглую красную голову и такое же круглое туловище, где у обычных людей находится шея, выкрикнул приветствие так ласково и преданно, словно от этого зависела его жизнь. — Доброго дня, доброго дня вам! Что же вы сами, почему же меня не дождались…

Эти слова были полны такой искренней заботы, выказать какую способен только искусный лжец, и господин Робер нахмурился, чуя неладное.

— Не люблю откладывать дела в долгий ящик, — произнес он, разжав свои неулыбчивые, узкие губы. — Готовы ли девы к отправке?

— О-о-о, господин Робер! — вкрадчиво запел градоначальник, замедляя шаг своих коротеньких, толстеньких ножек, так похожих на освежеванные свинячьи окорока в его бархатных алых штанах. — Конечно, готовы! Еще со вчерашнего дня готовы и ждут лишь вас! — его голос достиг высшей ноты подхалимства и уныло сник.