* * *

Он – один из всего трех вымышленных персонажей в романе! Он – тень сына фараона и носит короткое имя Пи, под которым недостойно отправляться в царство теней, но дорожит им больше, чем его оставшийся в веках «свет» своим. Общеизвестно, что при рождении Тутанхамон был наречен Тутанхатоном – в честь единого бога солнца Атона, которого почитал Эхнатон, отец Тута, отринувший старых богов и ставший первосвященником солярного божества.

Нужно ли объяснять, что фараон, вошедший в историю как Тутанхамон («Живое подобие Амона»), не продолжил политику человека, давшего ему жизнь? Пи Эхнатон дал и того меньше – блестящее воспитание в капе рядом с царскими детьми и телесные наказания за малейшие их провинности. Надо сказать, что древнеегипетский «мальчик для битья» Пи так быстро мужал, что хромоногому и тщедушному Туту оставалось лишь завидовать физическому превосходству своей тени. Пи как воплощению верности отдавал предпочтение Эхнатон, его объятий искали юные дочери фараона и служанки, продажные женщины и жрицы Хатхор. Но выше всех, выше даже земного воплощения солнечного диска Эхнатона, движимый своей Ба, Пи вознес над глубинами своего Ка «прекраснейшую из красавиц Атона» Нефертити – жену, которую Тут жаждал унаследовать от угасавшего отца с того дня, как впервые подглядел любовные утехи царя и царицы.

«Мечта мира» – титул, закрепленный за Еленой Троянской с легкой руки Генри Райдера Хаггарда, украсил бы длинный список царственных имен и Нефертити. Обе красавицы в пределах этих исторических романов отождествлялись с богиней плодородия Хатхор, за право разделить с ними трон и ложе развязывались войны. Достаточно ли этого, чтобы Нефертити Мората могла оспаривать у Елены Хаггарда титул «Мечты мира»? На наш субъективный взгляд, египтянка его выиграла. Ведь что значит стать путеводной звездой прославленного героя (речь, конечно, об Одиссее) в сравнении с тем, чтобы силою своей слабости сотворить героя из слуги, выросшего в подчинении у венценосного ребенка-труса? Итак, влюбившись в Нефертити, Пи был обречен. Обречен на жизнь, не менее насыщенную яркими красками, чем жизнь героя-тезки из романа Янна Мартела и его 3D-экранизации. Египтянину предстоит иметь дело не с животными из зоопарка, а с дикими гиенами и рвущимися к власти царедворцами, с которыми он окажется в одной лодке и которые гораздо коварнее гиен.

Если вам посчастливилось видеть выполненные маслом работы Мората-художника, будьте готовы к не менее впечатляющим литературным полотнам – картинам, которых достоин каждый эпизод. Батальные сцены, к слову сказать, тоже невольно вызывают ассоциации с сюжетом о Елене Прекрасной, с «Троей» – одной из лучших его экранизаций.

К счастью, создавая «Тень фараона», Сантьяго Мората удержался от мистификации, ставшей уже своеобразным поп-артом в египетской теме. Очередной «Мумии» от литературы искушенный читатель просто бы не вынес. Вместо этого вы вместе с Нефертити и главным героем, для которого она стала истинным светом, будете искать собственную дорогу к Богу в понимании не религиозном, но онтологическом…

Ах, как низко я пал!

И вынужден быть безмолвным свидетелем этой гнусности…

Пусть на злосчастном суде мое сердце оказалось бы тяжелее пера Маат и в следующей жизни я родился бы крокодилом или гиппопотамом, чтобы не видеть полного упадка величайшей из стран и гибели ее богов! Их место заняли пророки, но их власть никогда не сравнится с властью верховных жрецов.

Безумцы, возомнившие себя богами, покорили даже божественный Нил, в эту новую эру боги стали так заурядны, что вызывают жалость. Никогда не думал, что древние допустят такую дерзость! Денно и нощно я возношу молитвы мстительному Амону, чтобы он пробудился от летаргического сна и, возмутившись, низверг святотатственные стены, ныне преграждающие путь живительной влаге. Пусть она разольется, как встарь, пусть очистит болото, в которое слепые гордецы превратили Священную реку, не позволяя илу возрождать усталую землю.

Как они смеют осквернять берег, уготованный для отдыха душ, своими гнусными постройками, грязными и извергающими дым, как смеют покрывать землю зловонными темными лентами, по которым катят их колесницы, отравляя с помощью черной магии воздух и накрывая древний Мемфис мрачным облаком?

Взгляните, во что превратилась древняя отчизна великого Имхотепа! В океан коробок цвета охры, чьи металлические нервы устремлены в небо, в них ютится всякий сброд, они выстроены наспех, без должных подношений и ритуалов, и мстят своим безвестным обитателям, обрушиваясь прямо на их голову.

Посмотрите на цвет неба! Задыхается сама богиня Нут.

Посмотрите на места их вечного упокоения! Там безо всякого почтения и достоинства теснятся живые и мертвые, и первые занимают места вторых.

Ах, какая печаль! Что будет с их душами? Когда их призовут на загробный суд, возможно, мне одному придется держать ответ за свои грехи, которые не осмелится осудить сам Осирис!

Я помню, как много лет назад ощущал присутствие других душ и богов – так в детстве, играя в реке, мы вздрагиваем, ощутив прикосновение крошечных скользких рыбок. Какая тоска! Я, будучи изгнанником, искал их общества, но ни одна душа не осмелилась меня утешить и ни один бог не простил мне страшный грех. Теперь я более не чувствую ни их гнева, ни их присутствия, одно безграничное отчаяние и ненависть, столь несомненные, что особо восприимчивые люди улавливают их, сами того не сознавая.

Я больше не тоскую по ощущениям, которые испытывал при жизни, когда был бесхитростным доверчивым ребенком. А прежде я страстно о них мечтал. Несколько раз я даже проникал в человеческие оболочки, чтобы взглянуть на Нил живыми глазами. Ах, как же мне хотелось вдохнуть своими ноздрями аромат пряностей, почувствовать, как женщина прикасается к моей руке, ощутить свою мужскую силу… Но после нескольких неудачных попыток я испытал не прежние чувства, а острое отвращение к нечистоте и выделениям болезненных тел. Я более не ищу этих чувств в неполноценных телах, столь непохожих на древние, одно из которых занимал я сам. К тому же меня перестала волновать судьба людей, поскольку у меня нет власти наказать их за бесчинства.

Я, тот, кто был всего лишь слугой, теперь наблюдаю человеческое ничтожество, затронувшее даже самых богатых и могущественных.

Я, совершивший тягчайшее из преступлений, сегодня с содроганием вижу, как люди обожествляют отъявленных грешников.

Я, владевший всего лишь циновкой, с отвращением замечаю, что грабеж и неправедное обогащение ныне возводятся в ранг искусства и науки.

На мгновение, краткое, как вздох, мое блуждающее Ка возвращалось к своему хат, чтобы восстановить энергию ба в моем теле, сохраненном руками тех, кто придает форму смерти. То были довольно мирные времена, и несмотря на то, что поначалу я был напуган своим новым положением усопшего, годы покоя пошли мне на пользу.