Анна Аструм

Подружиться с трупом

То был суровый декабрь одного мрачного третьего семестра на втором курсе. Семь часов вечера, солнце давно опустилось, и за окном тёмной ночью нещадно валил снег.

В кабинетах на кафедре морфологии во Втором медицинском университете имени Пирогова работа не прекращалась до сих пор: отработки принимались, студенты опрашивались, а оценки ставились. Вот и я, уставший, отчаявшийся студент, сидела в одном из кабинетов и готовилась к уже четвёртой пересдаче коллоквиума по сердечно-сосудистой системе. Признаться, порой казалось, что закрыть его мне уже не удастся.

«Ну что ещё я не выучила, что она может такого спросить?» — думала я, судорожно просматривая помятую от бесконечных перелистываний тетрадь. А затем снова уткнулась глазами в микроскоп, чтобы в очередной раз повторить препараты.

Преподавателя не было уже полчаса, а моё волнение с течением времени только усиливалось. Заикающимся голосом, забывая и путая слова, всё произносила вслух строение сердца, чем вена отличается от артерии и любимые венозные анастомозы.

— Так, ещё раз: от aorta отходит truncus brachiocephalicus, от него subclavia и carotis communis. И это всё с левой стороны, а справой те идут непосредственно от аорты. Вроде. Надо проверить. — я судорожно открыла тетрадь. — Наоборот! Да что ж это такое… Может ну его, всё равно завалю. Нет, тряпка, соберись. Сидела с этой морфой, чуть ли не спала. Всё получится, учила же.

— Ну что? Сдаём? — Моя преподавательница всегда заходила неожиданно с неумолимым выражением лица. Не буду скрывать, порой я боялась не столько её сурового характера, сколько процесса сдачи.

— Да, — отвечаю звонко я, собрав на лице какую только возможно улыбку, и подставляю к микроскопу второй стул. — Готова.

«Сегодня точно справлюсь».

— Пошли на труп сначала. Зная твою симпатию к нему, не вижу смысла спрашивать по препаратам, пока анатомию не сдашь.

«Снова он!»

И пусть осудят меня товарищи медики, но «макропрепараты», особенно в виде цельного мертвого человека, я не любила никогда. Поступая на медицинскую кибернетику, почему-то была уверена, что тема трупов обойдёт программистов стороной: я спокойно сдам анатомическую часть в морфологии на теории. Уже на первом курсе стало понятно, что надежды тщетны, но одно дело показывать мышцы — ткнул пальцем, да и дело с концом, на проходной балл точно потянет, а другое — вытаскивать сосуды, скрытые глубоко в плоти.

Мне не было страшно, противно, плохо от вида трупа, как многим студентам. Нет. В глубине души я чувствовала к нему жалость. Да, да, врачи. Я знаю, что вы скажете, слышала уже тысячу раз: «Ты пришла в медицинский!», «Да он мертвый уже пятьдесят лет», «Это его выбор, он хотел завещать тело науке». Знаю! Но каждый раз, когда я касалась холодного безжизненного тела, вытаскивала изнутри очередную структуру, чувствовала невероятную вину. Казалось, что ему больно и страшно, что он хочет, чтобы его оставили в покое. Меня не покидало ощущение, что я издеваюсь над ни в чём не повинным человеком. Его судьба была для меня образцом конца, которого нельзя пожелать никому. Вы подумайте: после смерти вместо почести, скорби, любви от близких, родственников, друзей вы получаете толпящихся вокруг вас глазеющих на вскрытое тело студентов, которые только посмеиваются из любопытства и ковыряются в ваших внутренностях, находя всевозможные приличные и неприличные части. Никакого уважения, понимания, сострадания к несчастному усопшему у этих сопляков. Разве кто-то заслуживает такое? Нет!

Почему все эти мысли посещают меня? Не понимаю. Однако при каждом свидании с ним один на один, я плакала, а на всех занятиях старалась держаться подальше, чтобы не навлечь гнев педагогов и осуждения студентов.

Разумеется, преподаватель видела мою особенность восприятия и считала ужасным дефектом, который надо исправлять. Была она вот таким человеком, который искренне уверен, что медик обязан уметь работать с мёртвыми телами, а мои страхи и ощущения, слёзы списывала на лень и давление на жалость. Это и стало одним из основных камней преткновения в сдаче морфы. Исследовавшие труп на всех семинарах одногруппники быстро закрыли коллоквиум, а мне надо было «привить любовь к биологическим материалам», поэтому и общалась я с трупом гораздо усиленнее.

К моему старому знакомому, лежащему в коридоре на каталке и пахнущему формалином, от вдоха которого лично мне, глубоко чувствительной к запахам, хотелось грохнуться в обморок, я подошла не спеша.

— Давай быстрее, — говорит мне преподавательница. — Время уже вон сколько. Так, покажи кровоснабжение верхней конечности.

Я обратила свой взгляд на тело. Передо мной лежал невысокий человек азиатской внешности, лицо хорошо сохранилось и было почти не тронуто, как и пальцы, ногти, на лысой голове остались даже волосы, только глаз под прикрытыми веками у него не было, а кожа значительно огрубела и пожелтела до неестественного оттенка. И только лишь в области шеи начинался материал для исследований: сотрудники кафедры аккуратно, чтобы не повредить структуры убрали покровы при вскрытии, а в области груди, распилив грудину и рёбра, позволили студентам увидеть расположение сердца, сосудов, внутренних органов. Конечно, если вы попытаетесь сверить увиденное с изображением в учебнике, не найдёте сходств: кишечник смят и порван, огромная еле помещающаяся печень запихнута студентами как попало, а всё остальное превратилось в кашу. Что уж говорить о руке, лишённой кожи, которую развлекающиеся первокурсники неизвестным образом сломали пополам да так, что обломок кости плеча выпирал из мышцы. Ну а наибольшее впечатление на меня производил сальник брюшины — отвратительное жирное образование в виде нити с многочисленными отходящими масляными жёлтыми треугольниками жировой ткани, заполняющей весь живот. Помню, как только я его увидела, есть жареное расхотелось на пару недель. Бедняга похоже страдал ожирением.

Объект изучения лежал так смирно и спокойно, что с его лица я могла считать отчаяние с сочетанием смирения, словно он уже давно забыл, что такое жизнь, а упокоиться в земле ему так и не дали. Каждый раз, глядя на его выражение я всё ждала, когда из глаз выкатится слеза, когда же он наконец сдастся держать в себе весь ужас производящихся над ним пыток, но та всё не появлялась.

Опомнившись, я надела перчатки, застегнула халат, в очередной раз обратилась к телу и, сделав глубокий вдох, прикоснулась к сердцу, что давно не билось.

— Так, ну всё начинается с аорты, выходящей из левого желудочка сердца Потом от неё с правой стороны отходит truncus brachiocephalicus, от него subclavia и carotis communis. А с левой они отходят непосредственно от