Преподаватель холодно кивнула. Всегда поражалась насколько спокойно она к нему относилась, как будто перед ней лежал не человек, а палено.

— Затем carotis communis идёт на кровоснабжение головы, а подключичная артерия — в область верхней конечности. — для удобства поправила препарату руку. Безжизненно холодная, тяжёлая, несгибаемая по сравнению с моей мягкой кистью она была образцом неотвратимой кончины всего живого и нагнетала страх на каждого, её касающегося. Сглотнула. — От неё отходит circum flexum anterior и postererior, которые кровоснабжают мышцы плеча, и brachiocephalicus — идёт к предплечью.

— Brachiocephalicus от аорты отходит, а к верхней конечности идёт brachialis.

— Да, — соглашаюсь я, — оговорилась.

— Покажи.

Я снова провела пальцем по обнажённой красной сухой мышце плеча, и нашла какой-то крупный сосуд. Уже, собственно, без разницы, нужный он или нет, хоть что-нибудь бы вытащить. Мне всё время казалось, что в какой-то момент он дёрнет рукой, что сработает хотя бы примитивный рефлекс на раздражения. Ожидания сбивали, я не могла отвлечься от мыслей о гипотетических реакциях и чувствах, а нужно было сосредоточиться на вопросе.

— Это не brachialis, — отрезала доцент.

«Как нет?!»

— Но она идёт от subclavia, если мы пойдем по ней наверх, то…

— Не brachialis отходит. Как эта артерия называется?

Испугавшись, я тупо уставилась на труп в попытках извлечь из себя несчастное имя. Но мою голову занимали лишь две несвязанные вещи: «Опять не закрою коллоквиум. Снова! А через две недели уже семестр кончится, новый год. Мне конец! Отчислят к чертям собачьим» и труп, который словно кричал тишиной и безмолвием, молил о помощи и просил упокоить наконец его тело.

Кружащие надо мной грифами мысли спутывали сознание, нагнетая туман вокруг. От страха я не могла собраться, словно отделилась от реальности, не зная, куда податься. Звуки стихли, а на глаза легла пелена, и как бы я не старалась, не могла вспомнить что там за артерия шла после подключичной, хотя тысячу раз повторяла её имя. Преподаватель, скрестив руки, смотрела на меня ледяным взглядом в ожидании, что я выдам хоть что-нибудь, пока я металась в панике и начинала плакать от своей глупости.

— Я не помню, — выдавила я сквозь слёзы.

— Так, ладно. Иди учи. Значит сдашь на следующей неделе, а новую тему будешь рассказывать после нового года, раз работать не хочешь. Я ни разу не видела, чтобы ты на паре к трупу подходила. Так что ищи. Чтобы видеть все структуры, надо у трупа стоять часами и запоминать, заниматься с препаратом. А не как ты, пришла неготовая, считая, что быстренько всё сдашь. Пока мне все сосуды не покажешь, я тебе коллоквиум не закрою.

Разбитая и озлобленная на себя и на весь мир, я вернулась в кабинет и, как это обычно бывает у студентов, посидела, поплакала, всех обвинила и, в конце концов, спустя пятнадцать минут, смирилась. Четвёртый раз не сдать коллоквиум из-за одной проклятой артерии, из-за своих страхов, из-за чёртового трупа, который я никак не могла принять. Одним словом, полный разгром. Но если взглянуть на ситуацию объективно, что-то мне придётся предпринять. Передо мной встал вопрос: уйти и попытать счастья снова на следующей паре скорее всего с тем же успехом или же… Попробовать выявить корень проблемы.

И снова кафедра морфологии, я и труп. Только на этот раз мы были один на один. Я не могла воспринимать его как вещь, как предмет и постоянно видела в нём осознанного человека. Но для того, чтобы с ним работать и не обращать внимания на погибшую личность, придётся её умертвить в своём сознании. Или нет?

— Добрый вечер, — произнесла я.

В ответ — молчание. Я коснулась окаменевших ледяных пальцев и провела по руке.

— Знаешь, тебе наверное кажется, что тебя здесь никто не любит и не ценит, не уважает, а некоторые даже ненавидят. Я вот из-за тебя коллоквиум опять не сдала. Но на самом деле это не так.

«Господи, что медицинский с людьми делает, уже с трупом разговариваю».

— Студенты на кафедре тебя очень любят, — продолжила я, — мы благодарны за то, что ты позволяешь будущим врачам видеть человеческое тело таким, какое оно есть на самом деле, учишь, делаешь мужественнее, закаляешь.

И снова тишина. Где-то в конце коридора прошмыгнула группа смеющихся студентов, показалось, что они глумятся надо мной.

— Вот и сейчас мне нужна твоя помощь, не закрою я семестр, пока сосуды не сдам. А без тебя никак. Научи меня, покажи.

Дура ли я? Полнейшая. Просить поддержки у мёртвого предмета, но вы не поверите, это работало. Когда я вновь полезла искать артерии и вены, мне впервые было спокойно, даже интересно. Я рассказывала товарищу название и строение его сосудов, описывала, что они кровоснабжают, объясняла, почему билось его сердце. Благо в коридоре была одна. Как бы глупо это не выглядело со стороны, но разговоры, общение привело к принятию. Я будто училась у него, будто это была встреча двух коллег исследователей, открывавших для себя что-то новое.

Вместе с трупом в активной беседе я провела еще около часа, пока не закончилась самоподготовка. За это время я обрела не только умения, но и друга с необычной судьбой. Конечно, воспринимать его, как живого человека, невозможно, но и считать предметом и расходным материалом нельзя. И пусть кто-то высмеет меня и осудит за чувствительность и отсутствие необходимой медикам циничности, но именно уважение и любовь ко всему, с чем имеешь дело, помогли мне получить зачет. По крайней мере, это всяко лучше жестокости и беспечности по отношению к тем, кто пожертвовал самым дорогим ради наших знаний — своим телом.