Рождество Христово отсчитало 990 лет. В ту теплую осень накануне счастливого праздника урожая в деревне случилось невиданное действо! Поднялась пыль на песчаной дороге, стало шумно и тревожно. Где-то далеко плакали люди, поодаль всхрапывали кони, кто-то бряцал оружием и гневно кричал.

Стройная девушка годов семнадцати, простоволосая и чернявая, с любопытством выглядывала из удивительной по своей красоте избушки. Такие дома позволяли себе ставить только мастеровитые плотники, а прижилась эта чудная изба на отшибе небольшой деревни, возле самой околицы.

Удерживая тонкими белыми ручками от порывов ветра распахнутые в разные стороны резные ставенки, девица внимательно всматривалась в поднимающиеся дымы в самом центре деревни. Русское поселение, что приютилось на самом краю Молохова лесного урочища, имело причудливое название Красатинка. Здесь, на бережке притока речки Иваты и примыкающей к низине деревенской околицы было не страшно, но посмотреть, почему кричат люди, очень хотелось.

Босоногую красавицу звали Ягодка.

Она быстро накинула неказистый платок и побежала к людям и идолам.

Многие десятилетия эти деревянные истуканы стояли в центральной части поселения и всегда были центром крестьянской жизни. Случалось, и жертвы им приносили! Но это только по великим дням и в наиважнейшие праздники. Чаще люди молили о помощи в трудный час. Сельчане видели в идолах великих судей, способных вознаградить за доброту и покарать за черствость, поэтому жертв не чурались – хрясь топором курочке или петушку по шее, вот тебе и жертва! Реже гусику доставалось, но тоже случалось. А вот людей ни разу не отдавали на заклание. Понимали: негоже это, страшно и стыдно.

Ягодка стояла слегка в отдалении, а честной люд все прибывал и прибывал. Внезапно она оказалась уже в середке, в гуще событий – сюда пришли все. Людское сборище раздраженно колыхалось и вдруг затихло.

Девушка всматривалась в деревянные, черные от сажи глаза Перуна, выражавшие грозную ярость. В былые времена эти же самые очи идола могли выражать и решимость, и даже одобрение, но сейчас в них застыла немая злоба, да и не мудрено – больше старым богам не суждено оберегать своих чад, сегодня они будут низвергнуты и уничтожены. Народной вины в поругании святынь не было, но ответ за это злодеяние по традиции будут держать, конечно же, простые люди.

Смоленский князь повелел, и дружина поскакала исполнить его приказ. Ныне этим приказом стало уничтожение высших сил. Со слепой верностью и беспристрастностью пришлые дружинники вошли в поселение, и подожгли идолища Макоши, Сварога, Велеса и что самое ужасное – самого Перуна.

«Святотатство! Кто посмел?!!»

Никому неизвестно, что творилось в сердцах этих бравых мужей, которым приходилось бороться и с собой, и со своим же народом, но и люд русский, собравшийся на ужасное зрелище, покорностью не отличался. Помимо недовольных выкриков бородачей, стенаний и плача женщин и старух, воплей неразумных детей, были и гневные нападки, отражавшиеся ратниками незамедлительно и крайне жестоко.

Афонька-пастух, вооружившись длинной палкой, кинулся на защиту святынь. Пробиться сквозь кольцо мечников ему не удалось, как и двум другим, особо страждущим мужикам. Они все получили палицей по головам и пали замертво, окропив кровавыми брызгами черную утоптанную пыль. Народ заволновался, забурлил, но больше защитников не нашлось. Лишь только слепой и полностью седой старец проклинал и проклинал всех подряд: князя, дружинников, жителей Красатинки и даже самого себя.

Меж тем намоленные истуканы горели плохо, при этом закопченные и деформированные божьи тела выглядели еще более зловеще. И тогда недовольные результатом дружинники повалили идолов в грязь. Они топтали их и рубили боевыми топорами, они крошили деревянные останки в мелкую щепку, а после они выпили смородиновой браги и отправились к следующим деревням, оставив за собой огромный шум и горе.

Ягодка не могла поверить своим глазам, казалось, что она даже не понимала, что же происходит вокруг нее. Ведь впереди ее ждало только счастье! Молодой и пригожий кузнец уже давно сводил девицу с ума, и добиться ее опрометчивой благосклонности ему, уже попробовавшему девичьей ласки, не составило особого труда. В сердце сироты вспыхнула искра настоящего чувства – любви единственной и вечной, счастливой и пылкой! Ох, какая страсть забурлила в их молодых телах! Частые ссоры заканчивались таким же порывистым и грубым лобзанием. Ягодка видела в нем своего будущего мужа, суженого, о котором рассказывали бабки и грезили во сне и наяву все девки на выданье.

Влюбленная девушка не смотрела на удаляющиеся, закованные в кольчуги сильные фигуры, она искала глазами его и только его – Желана!

Она должна сказать ему правду! Она подойдет к нему и все расскажет! У них родится ребенок, и теперь все будет хорошо. Будущий отец обрадуется дитятку, возьмет Ягодку в жены, и тогда их молодая семья будет самой красивой и ладной во всей деревне. Молодая мать поселится в просторной избе, которую построят для молодоженов всем миром. Семью Желана уважали и почитали во всей округе. Все будет хорошо!

«Желан любит меня! – твердила она себе. – Горе попранных святынь уляжется, и он обо всем узнает».

С этими мечтаниями и намерениями Ягодка проходила несколько деньков. Постепенно люди убрали все следы прихода дружинников – убиенных похоронили, площадку сровняли, но как дальше сложится их жизнь, представлялось слабо. Слухи о новом боге были непонятны, а старых богов изничтожили и затоптали. Всем было объявлено, что теперь князь будет бороться с теми, кто славит Правь[1].

Больше девушка ждать не могла, мысли о грядущем разговоре с любимым заставляли сердечко то усиленно биться, то уходить в пятки. Неопределенность всегда страшнее любого дикого зверя, а Ягодку неизвестность обступала со всех сторон.

Спрашивать односельчан, где работает в это светлое утро Желан, она постеснялась – решила разыскать сама. Быстренько пробежав по деревне, она зыркала глазками. Решилась идти за околицу на луга, на покосы. Там она и заметила родную фигуру – Желан скирдовал сено с ватагой дружков. Парень мощно работал вилами, с легкостью забрасывая на стог очередной ворох сена. Он казался девушке всесильным и мужественным.

– Хороший ты мой! – обрадовано прошептала Ягодка. Она надеялась, что отзовет парня в сторону и там, за свежей копной поговорит с ним. Случилось же все по-другому.

Решившие передохнуть парни только и ждали повода для ехидной шуточки, но девушка никогда не обращала внимания на ядовитые слова соплеменников – презрительных подначек из людских уст Ягодка наслышалась предостаточно. Для нее был важен лишь он, и только он!