Египет, Дельта Нила, Буколия[1]

118-й год н. э.

Длинная стрела на излете вошла Неферит в правое плечо. Девушка вскрикнула от боли, тут же сжала зубы, но поздно – еще одна стрела с грязным оперением вонзилась в левую ягодицу. Невидимый стрелок метил на голос, значит, догонял…

Неферит замерла, неустойчиво качаясь на шаткой кочке. С обеих сторон узкой протоки поднимались заросли донакса – высоких камышей, шуршащих под ветром. Из воды тянулись тростники с пышными метелками, трепетавшими в такт течению.

Приподняв руку, Неферит вытащила стрелу, засевшую неглубоко. Щекоча бок, потекла струйка крови. Сдерживая дыхание, девушка изогнулась, дотягиваясь левой рукою до оперенного жала, так больно воткнувшегося пониже спины. Теперь, если она выживет, останется некрасивый шрам… Сожмурившись, закусив губу, девушка ухватилась за древко и потянула. Дыхание ее прервалось, из глаз брызнули слезы, закровоточила прокушенная губа. Вынув стрелу, Неферит не бросила ее, а осторожно воткнула в илистое дно. И отдышалась.

Одета она была в обычный для египтянок каласирис – длинную юбку из мягкой шелковой ткани, облегавшую ноги от талии до икр, с высоким поясом. Юбка соединялась в одно с «жакетом» – двумя широкими бретельками, сильно оголявшими груди. Ходить в таком наряде можно было лишь мелкой поступью, почти что семеня, а уж бежать… Пришлось срочно делать разрез. Было очень жалко портить дорогую вещь, но когда речь идет о жизни и смерти… Неферит тихо-тихо просунула лезвие ножа под бретельку и отрезала ее у пояса. Завела руку за спину, отделяя шелковую ленту и, взяв нож в зубы, кое-как перевязала раненую ягодицу.

Легкий всплеск прозвучал как команда «Замри!» Неферит ощерилась и отшагнула здоровой ногой за сноп тростника. Осторожно хлюпавшие шаги преследователя мало выделялись из журчания воды и шелеста зеленовато-бурых листьев, но смертельная опасность отточила слух девушки, равняя его со звериным чутьем.

Лучник показался неожиданно. Одетый в изгвазданную набедренную повязку мужик крался отмелым берегом, отыскивая ступней место потверже. Шел он пригнувшись, поводя луком с наложенной на тетиву стрелой. Его рыхлое тело еще хранило следы знакомства с атлетикой, но годы безделья, обжорства и пьянства добавили лицу припухлости, а животу – складок. Мужчина зорко смотрел по сторонам, с прищуром, будто целясь. Против места, где только что стояла Неферит, лучник хищно оскалился – муть от стронутого ногою ила еще не осела. Жертва близко!

Неферит медленно вдохнула, и с силою метнула нож. Стрелок дернулся, натягивая лук, но острый клинок поразил его в шею, входя по рукоять и прерывая биение жилки. Тренькнула тетива – стрела, сорвавшись, булькнула в воду. Колени лучника подогнулись, он опустился в ил, тараща глаза и клекоча кровью.

– Ты останешься без погребения![2]– прошипела девушка и задержала падение мертвого тела, опустив его в воду без шума и брызг.

Из-за камышовых зарослей донеслись приглушенные голоса, заплескали весла. Неферит поспешно сорвала с убитого колчан, навесила на себя, и подняла лук. Перенеся вес на здоровую ногу, она достала стрелу, наложила ее, оттянула тетиву.

– Далеко не уйдет! – послышался уверенный голос. – Пуэмра и не таких выслеживал!

– Тише ты! – шикнул голос помоложе. – Она все ж таки жрица, не кто-нибудь!

– Ага! Ты еще это Зухосу скажи!

– Что я, дурак, что ли?..

Между зарослями тростника просунулся острый нос лодки. На носу ее греб пожилой, насупленный роме,[3]а на корме сидел молодой и растерянный, трусливо вжимавший голову в острые плечи.

Первым жрицу, загородившую протоку, приметил старший. Он бросил весло и резко подался назад, нащупывая топор… И уронил его в замахе – стрела прошила широкую грудь с колечками седых волос. Младший пискнул и кувыркнулся за борт. Так он и умер – стоя на карачках в грязной воде, бессмысленно пялясь на оперение стрелы, доставшей трусливое сердце.

Неферит устало сгорбилась. Проклятый Зухос[4]… Все он виноват!

С трудом вывалив пожилого из лодки, она забралась в хлипкий челн и погребла к Нилу. Прочь из Буколии! Подальше от ее унылых равнин с бесчисленными солеными озерцами, с безрадостными песчаными грядами и зарослями тростника. Куда угодно, лишь бы не видеть угрюмых буколов, тупых и злобных, их жирных жен и болезненных детей.

– Прощай, Зухос, – процедила Неферит, – сын гиены и дерьмо гиены, порази тебя Сохмет[5]от колена до пупка!

1

Трирема «Тетис» бодро надрезала верхушки волн, оставляя по себе кильватерную струю, словно расшивая синее Mare Nostrum[6]– от Брундизия, давно уж скрывшегося из глаз за горизонтом, до далекой еще Александрии Египетской.

На выпуклости главного паруса гордо значились четыре буквы – «SPQR[7]» – корабль был правительственным и направлялся в Египет по делу государственной важности. Впрочем, ни его экипаж, ни восемь пассажиров не выглядели отягощенными думами. Матросы-классиарии дрыхли в тени ветрил, а пассажиры загорали. Эдик Чанба, он же Эдуардус Сармат, устроил лежбище на полубаке, слева от столба, к которому был привязан перекидной абордажный мостик-корвус. С другой стороны лежал да покряхтывал Гефестай сын Ярная. Искандер Тиндарид нежился, свесив голову за борт и подмигивая кувыркавшимся дельфинам, а Сергий Роксолан удобно развалился на бухте якорного каната. Вооружившись чернильницей и песочницей, он корябал тростинкой-калямом по желтоватому папирусу и вид имел отрешенный. Четверо рабов – Регебал Дадесид из даков, венед Акун сын Олимара, египтянин Уахенеб Фиванец и галл Кадмар сын Каста – дремали, привалясь к скатке запасного паруса.

– Искандер, – гугниво сказал Эдик, не отрывая щеки от палубы. – Не строй рожи китообразным! И чему тебя только в школе учили?

– Учили старших уважать, – лениво отозвался Искандер, убирая с лица длинные волосы, наброшенные ветром. – Я тебя, между прочим, старше на тыщу восемьсот… с чем-то лет.