Посвящается Мишель

То, что непостижимо, от этого не перестает существовать.

Паскаль

Вторник, 10 июня

— Где моя мать? — крикнула молодая женщина в лицо испуганного нотариуса.

Он остолбенел от громкого напористого голоса, от решимости этой девицы, которая, как он чувствовал, крепко вцепилась в него. Опасаясь вспышки гнева, он не осмеливался отвечать. Но она хорошо контролировала себя и лишь наслаждалась смятением мужчины.

— Где моя мать? — снова заорала она.

Она выплескивала всю жажду мести, усиленную ликованием от того, что держит в своей власти человека, которого давно подозревала и только что поймала в ловушку. Он заплатит ей за все в этой библиотеке под самой крышей замка.

— Где моя мать?

Помимо ее воли голос наполнился долго сдерживаемой нежностью и гневным отчаянием из-за того, что она не могла вновь обрести ту, которая ради спасения своей семьи предпочла исчезнуть.

От громких рыданий голос ее стал хриплым. Крик метался между старыми стенами, просачивался между муляжами книг и скатывался по лестнице. Он катился по ступеням заветного подиума, где на каждой ступеньке значились названия книг Колетт. Ожившее шаловливое эхо бежало вслед за ним далеко, до самых подвалов, превращая старый дом в бездонный колодец, в котором слышалось бесконечное: «Где… моя… мать?..»

Кричать можно было сколько угодно: в этот день дом-музей закрывали и никто не удивлялся неуместности подобного буйства в таком респектабельном месте.

— У меня есть неопровержимые доказательства ваших хищений!

Она была небольшого роста, но благодаря упорным тренировкам мускулистая. Ее сила беспокоила стоящего перед ней мужчину. Казалось, она вот-вот бросится на него, и он отступил к окну, выходящему в парк.

Отсюда открывался весь ансамбль так называемой библиотеки с полутора тысячами книг, скрывавшими стены. На самом деле каждая книга была открыта лишь на показательном отрывке Колетт, наклеенном на бумажную подставку. Месье Ришело взглядом цеплялся за сотни розоватых обрезов, будто впервые взывал о помощи к книге, так часто эксплуатируемой им. Но он не знал, что кто-то обратил в свою пользу хитроумную систему, разработанную в этом памятном месте: секрет скрывался между двумя томами на верхней полке, затерянный в лесу картонных переплетов.

— У меня есть эти доказательства! — загремела она. — Или я уничтожу вас!

Поднявшись на цыпочки, она потрясла перед его носом уличающим документом; от ее порывистого движения одна из кос хлестнула его по лицу. Холодным, беспощадным тоном она перечислила его хищения, еще раз повергнув этого победителя в положение жертвы. На лбу мужчины заблестели капельки пота, выступившие из недавних следов капиллярной имплантации, предназначенной замаскировать начало облысения. На листе, которым она размахивала перед его лицом, он узнал давнюю, подделанную им подпись.

— Есть и другие! — выпалила она.

Женщина держала его в своей власти. Закрыв глаза, он поднес руку к карману своего элегантного пиджака, ощутив под пальцами медальон с камеей, с которым с некоторых пор никогда не расставался. Решение пришло мгновенно. Другого выбора у него не оставалось. Во что бы то ни стало следовало навсегда заставить замолчать эту разоблачительницу.

— А вот этого у вас нет! — с обескураживающим спокойствием произнес он, сделав вид, что протягивает ей медальон.

Зачарованная изяществом миниатюрной вещицы, она неосторожно наклонилась. Луч вечернего солнца проник в центр медальона, внезапно высветив заключавшуюся в нем жидкость. Глядя в ледяные глаза противника, она поняла, что тот полон решимости ее уничтожить.

В тот момент, когда он одной рукой схватил ее за горло, чтобы другой вылить ей в рот смертельные капли, силы покинули ее. Пальцы мужчины глубоко вжимались в ее шею: неумолимый большой палец сильно надавил на сонную артерию; она почувствовала, что сознание затуманивается. Склонившееся над ней угрожающее лицо вдруг на мгновение вызвало в ее памяти образ матери, пробудив угасающий инстинкт самообороны. Когда-то учитель по айкидо научил ее выходить из неравной рукопашной схватки с помощью ложной атаки. Собрав всю волю, она применила много раз отрабатываемый прием. Резко крутанув мизинец нападавшего, она ослабила хватку его руки.

Придя в себя, собрала все силы: сильный удар коленом в пах опрокинул согнувшегося надвое мужчину. Он ударился затылком о край мраморной банкетки, но это лишь наполовину оглушило его. А она знала, что проиграет, если он придет в себя. Сев на него верхом, она дотянулась до медальона, отлетевшего к пролегавшему рядом плинтусу. Секретный замочек в нем автоматически сработал, однако она быстро нащупала на гладкой поверхности крохотную выпуклость, и медальон раскрылся.

Она медленно и расчетливо надавила коленом на грудную клетку поверженного мужчины и левой рукой открыла его онемевший рот.

Он начал дергаться, когда почувствовал стекающие в горло холодные капли, но все же рефлекторно сделан глотательные движения. Он даже не успел осознать, что с ним случилось. Его зрачки расширились; грудь сотрясалась в спазмах. А женщина какое-то время вглядывалась в искажаемое смертью лицо и еле удерживалась от крика.

Ослабев, она буквально свалилась с него и в изнеможении растянулась рядом; несколько минут они напоминали пресыщенных любовников, отдыхающих после страстных объятий.

Вскоре она взяла себя в руки и стала обдумывать план бегства. Ее пальцы разжались, и медальон, освобожденный от яда, упал на пол. Сев, она изнанкой юбки тщательно вытерла его гладкую поверхность.

Потом встала, огляделась и, убедившись, что не видно следов борьбы, вложила в ладони мертвеца орудие убийства, позаботившись, чтобы на нем остались отпечатки его пальцев.

Любому сразу придет в голову мысль о самоубийстве.

Отвернувшись от трупа, она пересекла вновь погрузившуюся в тишину библиотеку. Подходя к смежному залу, сообщающемуся со служебной лестницей, ощутила знакомый запах благоухающей под действием солнца бумаги. Частицы рассеянного света обеспечивали вечный покой книг. Казалось, что она совершила благородное дело.

Она украдкой вышла.

Среда, 11 июня

Сидя в своем кабинете, комиссар Фушеру углубился в чтение объемистого досье, которое накануне передала ему инспектор Джемани. Через приоткрытое окно сквозь июньскую жару до него доносились городские шумы: хлопанье автомобильных дверей, неразборчивый гомон голосов, собачий лай. Однако они оживляли рабочую тишину кабинета, где ни одна картинка не украшала одноцветные стены. Большую часть помещения занимал прямоугольник просторного бюро, выполненного в современном стиле. Жан-Пьер Фушеру на рабочем месте позволял себе лишь временный беспорядок. На полках в строгом алфавитном порядке располагались папки. Перед бюро — два кресла из металла и кожи, ожидавшие различных особ, скромно приходящих в этот командный пункт уголовного розыска. Единственными яркими штрихами в безупречном декоре являлись красно-синий молитвенный коврик — подарок его помощницы — и трость с серебряным набалдашником, лежащая на расстоянии вытянутой руки. Мало кто знал о ее предназначении, так как Жан-Пьер старался не упоминать о затруднительных случаях, вынуждающих его иногда пользоваться ею. Он приобрел ее в лавочке старьевщика. По словам одного из его друзей — оценщика на аукционах, — она принадлежала Бальзаку. К тому же трость помогала при ходьбе, маскируя легкое прихрамывание, которое комиссар не всегда мог контролировать.