Посвящается Эдварду Гордону Джеймсу

В Лондоне довольно мало автономных исследовательских центров, занимающихся проблемами психиатрии. И так как все эти медучреждения имеют общий профиль и в конечном итоге контролируются Государственной службой здравоохранения, то вполне очевидно, что в них применяются сходные методы лечения и администрирования. Не является исключением и клиника Стина. Важно подчеркнуть, что клиника Стина — плод авторской фантазии. Она расположена в вымышленном лондонском районе. Ни один из ее пациентов или сотрудников, будь то врач или специалист, не получивший медицинского образования, не имеет ничего общего с каким-то реальным человеком. Печальные события, произошедшие в стенах клиники, обусловлены исключительно любопытным психологическим феноменом — воображением автора детективных романов.

Ф.Д.Дж.

Доктор Пол Штайнер, психиатр-консультант клиники Стина, сидел на первом этаже в кабинете, окна которого выходили на главный фасад, и слушал в высшей степени рациональные умозаключения одного пациента по поводу краха его третьего брака. Мистер Бердж лежал, расслабившись на кушетке, что позволяло ему в полном спокойствии рассуждать о собственных психических расстройствах. Доктор Штайнер сидел, почти утонув в кресле того строго определенного типа, что административно-хозяйственная комиссия предписала использовать консультантам. Кресло было функционально и не лишено изящества, но не позволяло удобно опереть на него шею. Время от времени острое покалывание в мышцах шеи заставляло доктора Штайнера очнуться от мимолетного забытья и вернуться к реальности обычного пятничного вечера в психотерапевтической клинике. Сегодня было удивительно тепло. После двух недель сильных заморозков, заставлявших сотрудников клиники дрожать и стонать от холода, официальная дата включения отопления пришлась как раз на один из тех великолепных октябрьских дней, когда городская площадь за окном наполнялась светом, а поздние георгины в огороженном садике, яркие, как на картинке, переливались пестрыми летними красками. Было почти семь часов вечера. Дневное тепло давно ушло, уступив место туману, на землю опустилась промозглая темнота. Но здесь, в стенах клиники, полуденный жар был заперт, словно в ловушке, а воздух, тяжелый и неподвижный, казалось, хранил в себе тайны бесчисленных дневных разговоров.

Мистер Бердж жалобным фальцетом излагал мудрые мысли об инфантильности, холодности и бесчувственности своих жен. Профессиональная интуиция доктора Штайнера, на которую нисколько не повлиял тот факт, что он переел за обедом и явно ошибся в выборе пирожка к пятичасовому чаю, подсказывала ему: сейчас не самое лучшее время объявлять о том, что у трех мадам Бердж был лишь один общий недостаток — у них у всех, видимо, случилось временное помутнение рассудка, когда они согласились выйти замуж за этого человека. Однако мистер Бердж пока не был готов узнать всю правду о собственной неадекватности.

Доктора Штайнера нисколько не возмущало поведение его пациента. Действительно, было бы в высшей степени неэтично позволять неподобающим мыслям влиять на объективность врачебной оценки. Однако бывали в жизни и такие моменты, которые вызывали в докторе Штайнере бурю негодования, и большинство из них самым жестоким образом нарушало его душевное спокойствие. Многие такие моменты, разумеется, были связаны с клиникой Стина и деятельностью ее администрации. В частности, он с глубочайшим неодобрением относился к заведующей административно-хозяйственной частью, мисс Болем, которая с такой невыносимой скрупулезностью подсчитывала количество его пациентов и изучала отчеты по дорожным расходам, что ему казалось, будто он систематически подвергается преследованиям с ее стороны. Еще Штайнера страшно раздражал тот факт, что время его вечернего приема по пятницам совпадало с часами работы отделения электрошоковой терапии, которое возглавлял доктор Джеймс Бейгли. Из-за этого пациентам психотерапевтического отделения, людям большого ума, прекрасно осознающим, насколько им повезло, что их лечит такой доктор, как Штайнер, приходилось сидеть в приемной вместе с разношерстно одетыми депрессивными домохозяйками из пригородов и малообразованными психопатами, которых, судя по всему, обожал коллекционировать Бейгли.

Доктор Штайнер отказался работать в кабинетах на четвертом этаже. Он презирал эти помещения, нарезанные при помощи перегородок из изысканных и просторных георгианских комнат, называя их мысленно отвратительными и непропорциональными клетушками, которые не соответствовали ни высоте его ученой степени, ни важности его работы. Но переносить свои приемные часы ему было бы неудобно. Поэтому Бейгли должен был перенести свои. Однако в этом вопросе доктор Бейгли оставался непреклонным, и, как подозревал доктор Штайнер, его поддерживала мисс Болем. Заявление Штайнера о необходимости шумоизоляции кабинетов на первом этаже было отклонено административно-хозяйственной комиссией на основании того, что это слишком дорого. Зато она без лишних вопросов обеспечила новым дорогостоящим оборудованием отделение Бейгли, чтобы тот своей шокотерапией вышибал из пациентов остатки ума, которые они пока чудом сохраняли. Разумеется, этот вопрос обсуждался и лечебно-медицинской комиссией, но мисс Болем явно дала всем понять, кому она симпатизирует больше. Произнося диатрибы против заведующей хозяйством, доктор Штайнер всегда с превеликим удовольствием забывал о том, что на лечебно-медицинскую комиссию она не имеет никакого влияния.

Однако забыть о проходящем поблизости сеансе ЭШТ было весьма сложно. Здание клиники возвели в те времена, когда строили на совесть, но даже через крепкую дубовую дверь в кабинет Штайнера доносились звуки шагов людей, снующих по коридору в пятницу вечером. Парадную дверь закрывали в шесть вечера, и все вечерние пациенты обязаны были регистрироваться при входе и выходе. Такой порядок установили с тех пор, как пять лет назад одна пациентка незаметно проскользнула в клинику, тайком пробралась в туалет на цокольном этаже и решила покончить с собой в этом не самом стерильном месте. Прием доктора Штайнера зачастую прерывался звонками в парадную дверь, топотом уходящих и приходящих людей, радостными возгласами родственников или сопровождающих, которые либо внушали что-то пациентам, либо прощались со старшей сестрой Эмброуз. Доктор Штайнер всегда недоумевал, почему родственники орут на пациентов так, как будто те не только психически больны, но и страдают глухотой. Хотя, возможно, после сеанса электрошокотерапии у Бейгли они и правда теряли слух.

Хуже всех была уборщица — миссис Шортхаус. Многие могли бы подумать, что Эми Шортхаус проводит уборку по утрам, как принято в большинстве медицинских учреждений. Так она доставляла бы минимум беспокойства остальному персоналу клиники. Однако миссис Шортхаус настояла на том, что не успевает справляться с работой, если не трудится еще два часа вечером, с чем мисс Болем не могла не согласиться. Еще бы! Тем не менее доктору Штайнеру казалось, что по вечерам в пятницу практически никакой уборки не происходит. Миссис Шортхаус питала теплые чувства к пациентам ЭШТ — естественно, ведь когда-то ее муж и сам лечился у доктора Бейгли, — так что обычно во время приема можно было увидеть, как она слоняется без дела по приемной и общему кабинету на первом этаже. Доктор Штайнер не раз говорил об этом на заседании лечебно-медицинской комиссии, и полное отсутствие интереса к этому вопросу со стороны коллег жутко его раздражало. Миссис Шортхаус следует заставлять заниматься работой, а не позволять ей бездельничать, сплетничая с пациентами. Однако мисс Болем, будучи чрезмерно строгой с другими сотрудниками, не считала нужным одергивать миссис Шортхаус. Все знали, что хорошую уборщицу найти непросто, но заведующий административно-хозяйственной частью, который знает свое дело, смог бы изыскать такую возможность. А слабость и попустительство ничего не решали. Бейгли невозможно было уговорить пожаловаться на миссис Шортхаус, а Болем никогда не стала бы критиковать Бейгли, Вероятно, бедная женщина была влюблена в него. Бейгли должен был бы предпринять решительные действия, а не шататься праздно по клинике в несуразно длинном белом халате, который делал его похожим на второсортного дантиста. У этого человека не было ни малейшего понятия о том, с каким достоинством должен держаться практикующий врач.