Император Лаклан, с лёгкой руки газетчиков прозванный Освободителем, стоял посреди своего кабинета и, морщась, как от зубной боли, читал переданное секретарём донесение.

— Нет, это невыносимо, — простонал монарх и, бросив взгляд на встревоженного помощника, процитировал, тщательно выделяя голосом каждую ошибку:

— «Лудше один раз умиреть чем влачить за собой своё жалкое сущиствование в этом заграничье. Я щитаю неправельно — держать отмеченова императорским крестом боевика в этом…» Предки, и как его угораздило поставить тире в нужном месте? — Император отбросил письмо к вороху бумаг, громоздившихся на углу массивного письменного стола и обречённо завершил:

— Дальше неразборчиво и клякса. Впрочем, неважно. Стьюард, не рискнёте отгадать автора сего вышибающего слезу послания?

Секретарь послал государю извиняющуюся улыбку и зачем-то поправил булавку на галстуке.

— Не могу знать, Ваше Императорское Величество. Какой-нибудь старый вояка-фермер с очищенных земель?

— Фермер… — Лаклан Освободитель опустился в кресло и тоскливо глянул на моросящий за окном дождь. Август в этом году не радовал хорошей погодой, больше походя на глубокий октябрь. — Если бы фермер… Да и насчёт возраста… Этому вояке в мае исполнилось двадцать пять. И он не в очищенных землях скот разводит, а трудится на посту второго помощника консула в дружественном нам Провере. Очень сильный, исключительно талантливый боевик. На Предел ушёл, едва ему исполнилось двенадцать. Вслед за отцом и старшим братом. И если откровенно, я приятно удивлён. Парень между сражениями, рейдами и охраной Предела нашёл время, чтобы хоть частично освоить грамоту… Частично! Один из лучших сынов нашей знати двух слов вместе связать не может!

Лаклан Освободитель замолчал, трагично прикрыв глаза раскрытой ладонью.

Дождь барабанил по стеклу, и хотя в кабинете жарко пылал камин, весело потрескивая за зачарованным щитом, императорский секретарь на мгновение почувствовал лёгкий озноб и передёрнул плечами. Его бабушка в такие моменты говаривала:

— Дрянной человечишка прошёл по могиле предка. — И плевала два раза через правое плечо и один через левое.

— Война окончилась три года назад, Стьюард, — заговорил из-под руки император, и секретарь не вздрогнул от неожиданности лишь благодаря хорошей выучке и долгой службе при государе. — Предел укреплён, новых прорывов ждать не приходится… Слава духам, магии и предкам. Но что нам делать с этими выброшенными из жизни детьми? Их ведь не два и не пять, а, за малым, почти две тысячи… Две тысячи талантливых магов, которые, кроме как заклинание Огненный шар, без ошибок ничего написать не могут, историю государства не знают, за столом ведут себя, как в казарме, а на балах так, что даже моя супруга краснеет, а она родом из Тонимы. Там на этикет даже наследники престола плюют, что уж говорить о мелком дворянстве…

— Ну, этикету, допустим, можно даже зайца научить… — вскинув брови, пробормотал Стьюард. По его личному мнению, научиться нельзя было только одной вещи: магии, если духи и предки не наделили тебя ею в момент рождения. А всё остальное, при должном усердии и хорошем наставнике, вполне реально. — Так пусть учатся, что им мешает? Прикажите отставникам учиться. Хотя бы тем, кого Ваше Величество планирует использовать на государственной службе. Остальных — женить. Хвала предкам, благородных девиц в Империи более чем достаточно, все прекрасно выучены — комар носу не подточит. И если с этим, по вашему меткому замечанию, выброшенным поколением уже ничего сделать не получится, от об образовании следующего матери семейства, вне всякого сомнения, сумеют позаботиться.

Лаклан сложил руки в замок и посмотрел на своего давнего помощника, за десятилетия службы ставшего едва ли не приятелем, долгим задумчивым взглядом.

— Стьюард, я всегда говорил, что ты — голова. Бери перо, пиши указ. «Сим повелеваем всем отставникам в возрасте от двадцати до тридцати пяти лет немедля жениться. Коли отставник не желает вступать в скоропалительный брак, он может поступить на учёбу в любую академию или университет Империи, где будет получать жалование согласно своему статусу и положению…» Зачеркни «жалование», напиши «стипендию». Лодырей и остолопов будем карать монетой. «На место учёбы приказываю прибыть к первому сентября».

— Кхм…

— Да, Стьюард? Замечания?

— Я не осмелился бы, Ваше Величество. Скорее предложение. Вы сами заметили, что некоторые из отставников служат за границей. Не лучше ли для студентов этой особой категории отложить начало учебного года на месяц? Чтобы они успели закрыть все дела и утрясти семейные проблемы, коли такие существуют. Не школяры ведь, взрослые мужчины…

— Пожалуй, да. Исправь, — согласился Лаклан. — Поставь сегодняшнее число и вели пропечатать в «Императорском вестнике». И список девиц на выданье мне подготовь.

В КОТОРОЙ ГЕРОИНЯ УГОЩАЕТ ЧАЕМ РЕКТОРА

Маменька как-то раз, подсмеиваясь над нашей соседкой, женой достопочтенного эрэ* Джея Вилки, сказала:

— Ноги многочисленных секретов Илисэйд давно уже торчат из-под их с Джеем кровати.

Когда мы с Бредом услышали эту фразу, то — не сговариваясь! — посмотрели на нашего садовника Джефа, который как раз проходил мимо веранды, на которой и состоялся тот разговор между нашими родителями. Батюшка с матушкой не знали, что мы прячемся за оттоманкой и могли себе позволить откровенный разговор, не предназначавшийся для детских ушей.

Круглый год, в любую погоду, Джеф носил огромные рыжие ботинки на деревянной подошве и разноцветные вязаные чулки, которые из остатков шерсти вязала фру* Кирстин — наша повариха и по совместительству жена садовника.

— Как думаешь, Бренди, — прошептал Бред, толкнув меня локтем в бок, — эрэ Вилки спотыкается об эти ноги, когда встаёт ночью по нужде?

Переглянувшись, мы представили, какое при этом может быть выражение лиц у обоих супругов, и так захохотали, что маменька испуганно охнула, а папенька отхлестал нас столовой салфеткой. После того, как поймал.

А мы всё равно хохотали.

Вот только сейчас, много лет спустя, когда я, скромно потупившись и вытянув руки вдоль тела, с видом прилежной ученицы бесхитростно смотрела в глаза ректору Большой Императорской Академии, мне было совсем не до смеха. Потому что из-под моей собственной кровати, которая находилась за ректорской спиной, торчали мужские ноги в модных кожаных туфлях и зауженных к низу брюках.

Благодарение Предкам, ректор интерьер особо не изучал, предпочитая рассматривать мою скромную персону с такой проникновенной задумчивостью, что у меня от нервов всё сжалось и забулькало внутри. К тому же мелко-мелко задрожало правое веко.