Ростислав Астров

Самый главный человек

«Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет, и да долголетен будеши на земли».

Десятисловие, пятая заповедь Божия.

Если вы бывали в Советской Гавани, небольшом портовом городке в дальневосточных владеньях России, то на центральной площади Победы, в народе именуемой "минуткой", могли видеть памятник-стелу воинам, погибшим в годы Великой Отечественной войны. Ежели стоять лицом к этому памятнику, слева можно увидеть административные здания и казенные учреждения, присущие любому районному центру. Справа находится небольшой рынок разнокалиберных товаров. У асфальтовой пешеходной дорожки, извивающейся мимо рынка, вне зависимости от времени года всегда присутствуют старушки-продавщицы стихийного рыночка, предлагая свои нехитрые товары. Летом они больше сидят на скамеечках, отмахиваясь от назойливого гнуса зелеными веточками клена или ивы, и продают огурцы, помидоры, редис, черемшу, пучки зелени. Суровой дальневосточной зимой старушки стоят, по временам немного подпрыгивая, стучат ногами о мерзлую землю, пытаясь согреться, но все одно неизменно стоят каждая на своем месте, словно бойцы неведомой армии невидимого фронта. В холодное время года они предложат вам рыбу, соленья, семечки, пироги и вообще — всякую всячину. Пополнение старушечьих тощих кошельков и более чем скромных их бюджетов в нашей могучей и необъятной стране во все времена во многом ложится на их «могучие» опытные плечи.

Костя, хмурясь, вышел из аптеки, окинув взглядом площадь и рынок, неприязненно посмотрел на старушек, торгующих зеленью. Его оттопыренные карманы были наполнены вожделеннейшим содержимым. Приятную тяжесть мелочи мужчина только что обменял на флаконы настойки боярышника. Выглядел Костя как самый обычный пьяница в активной стадии алкоголизации. Хотя сейчас он был вполне трезв, однако жесточайшее похмелье безжалостно терзало и мучило его. Мужчина держал за руку своего сынишку. На вид пареньку можно было дать лет пять-шесть. Звали его Коля. Всклокоченные грязновато-рыжие волосы мальчишки висели сосульками, явно нуждаясь в шампуне, душе и любящих заботливых руках. Огромные голубые глаза со смесью детского бескрайнего любопытства и некоего безотчетного страха широко глядели на этот малознакомый пока мир. Страх в детских глазах читался лишь потому, что папа сегодня был явно не в духе: он постоянно рычал и ругался, по временам дергая сына за вихор. Сегодня ему очень нужны пузырьки, а их можно было достать лишь в аптеке на рынке рядом с площадью. Но, даже заполучив их, папа все равно грязно ругался и кричал, пока они медленно и мучительно добирались до дома. Там он опрокидывал внутрь себя содержимое одного или двух пузырьков, после чего долго морщился. Затем подзывал сына, обнимал его за голову, смачно нюхая детскую немытую шевелюру.

Одет ребенок был в куртку грязновато-серого цвета, а видавшие виды синие спортивные детские штанишки зияли на коленях огромными дырами. Папа где-то достал для мальчика поношенные ботиночки, но они, что называется, «хотели кушать». Впрочем, Коля тоже давно уже ощущал крайне неприятные острые уколы голода.

— Давай, поторопись! — раздраженно рыкнул рассерженный отец, после чего грязно выругался. Коля искренне недоумевал, отчего папа сердится, но смутно догадывался, что причина тому как-то связана с этими самыми пузырьками. Мальчуган загляделся на огромного ухоженного сенбернара, флегматично бредущего на поводке за своей хозяйкой. Шерсть на его боках лоснилась и блестела от правильного сбалансированного здорового собачьего питания. Хозяйка пса, ярко накрашенная молодая дама, разодетая, будто для бала, взглянула на наших героев, осуждающе фыркнула и продефилировала далее.

Костя дернул мальчика за рукав:

— Куда смотришь, раззява! — Костя отпустил ребенку звонкую затрещину, отчего голова его дернулась, словно у сломанной куклы. — На вот, держи. — Константин аккуратно всунул парнишке в руки несколько пузырьков с самым важным веществом на свете. Коля вжал голову в плечи. То обстоятельство, что пузырьки весьма важны, паренек убедился на собственной шкуре. Причем, не единожды. За оброненный пузырек мальчику грозила неминуемая жестокая трепка. Что следовало бы за разбитый — Коля почему-то боялся даже представить и проверять ни коим образом не желал.

— Да смотри мне! — папа сунул Коле под нос устрашающе огромный грязный кулак. Мальчик аккуратно сгреб в охапку несколько флаконов с самой главной жидкостью. Потом они с отцом побрели домой. Путь их пролегал мимо рынка, где стояли старушки-продавщицы. Старушечий гомон тотчас умолк, а давно известная во всей округе парочка, отец и сын, стала объектом пристального внимания нескольких десятков пар глаз. Их обладательницы, как оказалось, прекрасно владели и своими языками, площадь снова «загудела»:

— Костя! Сапрыкин! Бросай пить, не то быть беде! Сам сгоришь от водки, окаяннай, и парнишку погубишь! — Голосила старушка в сером платке, потрясая пучком укропа.

— И ведь парня за собой везде таскает! — Вторила ей другая, роясь в ведре с огурцами.

А далее, как это обыкновенно и происходит — понеслось. Каждая из старух, как по команде, посчитала своей святейшей обязанностию немедленно высказаться по данному вопросу, хотя никто их мнением не интересовался, и участвовать в этой круговерти пересудов не просил:

— А жена-то его, жена-то, Светка, во была баба, так это, померла…

— Да, хорошая была девка, работящая…

— Ага, три года уж, как схоронили…

— Угу, при родах-то, когда второго рожала, и померла…

— Да-да-да, и ребеночек-то, маленькай-то, тоже помер…

— А мальчонка-то Косте не родной! Он ведь Светку уже с ребенком брал…

— Да иди ты, будешь тут заливать…

— Ей-Богу! Правду говорю! Вот тебе истинный крест…

— И куда только милиция смотрит…

— А парень-то, парень, тоже, видать, того, сопьется…

— Да иди ты, Ильинична, каркаешь тут…

— Не будет пить Колька. Навидается пьяного отца, так и отобьётся охота пить-то…

— Да не отец он пацану! Отчим…

Старушки загомонили, заспорили, а отец и сын брели мимо них, не останавливаясь. Костя старался даже не смотреть в их сторону. Для мужчины, страдающего недугом алкоголизма, этот отрезок пути являлся чем-то вроде «дорожки искупления грехов». Он ведь понимал, что правы эти старухи, леший бы их побрал! Мужчина лишь тихонько бормотал себе под нос: «У-у-у-ууу, старые змеи! Шли бы вы отсюда куда подальше!» Высказать старушкам в лицо все, что о них думает, Костя опасался, так как на опыте знал, что молниеносно, сию же секунду, накал «общественной обструкции», которой он подвергался, немедленно испепелил бы его, не оставив от мужчины и горстки золы. А страдающему похмельем Косте и так было тошно.

Мимо отца и сына прошел какой-то офицер в белоснежной фуражке, в кремовой рубашке с черным галстуком и в черных форменных штанах. Быстро прошел, только глазами стрельнул в Костю и тут