* * *

Посвящается Челестине, моей матери

Бескрайняя водная гладь переливается на солнце, рисуя бриллианты и звезды, которые тут же растворяются в бесчисленных золотых чешуйках. Кажется, будто смотришь на море, но это – огромное устье реки Тахо, или, как ее здесь называют, рио Тежу.

Солнце едва показалось из-за горизонта, а она уже бежит. Ежеутренние пробежки по Лиссабону с первыми лучами солнца вошли у нее в привычку. На ней – белая толстовка, черные леггинсы и розовые кроссовки с синими полосками. Линда ни о чем не думает – она сосредоточена на правильном дыхании. Светлые волосы заправлены сзади в отверстие кепки и едва доходят до плеч, глаза спрятаны за черными очками от Гуччи. В этой маленькой валькирии, стремительно бегущей по мощеным улочкам Лиссабона, с трудом можно узнать ту девчонку, какой она была раньше.

В iPod треки Madredeus чередуются с Fly Project, истинная поэзия сливается с бешеным ритмом и энергией. В этом вся Линда, ее стихия – противоречие. Теперь она слушает проникновенный и томительный голос Терезы Салгейро, созвучный этому мягкому утру, обволакивающему плотным атлантическим воздухом.

С приездом в Лиссабон Линда не отказалась от пробежек – своего наркотика. За девять месяцев она изучила каждый изгиб улочек, мощенных такой гладкой брусчаткой, что, едва ускорив бег, можно легко поскользнуться и упасть. Этот город нужно не брать штурмом, а покориться ему – теперь-то Линда это усвоила. Изгибы лиссабонских дорог несут, словно волны. Сейчас она бежит медленно и размеренно, повинуясь неспешному ритму этого места, парящего между небом и морем. Шесть утра, и улицы почти безлюдны, за исключением парочки таких же бесстрашных любителей спорта, как и она: местные предпочитают бегать по парку, а туристы вовсе не бегают, а в этот час крепко спят. Но даже пустой и сонный Лиссабон завораживает: Линда поняла это, как только ступила на португальскую землю.

Теперь, оставив позади холм Алфама и прибавив ход, она бежит через монументальную Праса-ду‑Комерсиу. Взгляд ее на секунду задерживается на величественных белых колоннах, возвышающихся над Тахо – невозможно поверить, что эти бескрайние водные просторы – не океан. Она пробегает через гигантскую триумфальную арку; дыхание спокойное и ровное. Уже осталась позади Руа-ду‑Арсенал, и она в квартале Шиаду. Еще немного – и крутая улочка приведет прямиком к ее новому дому – их новому дому.

Это великолепная мансарда в недавно отреставрированном доме XVIII века. Томмазо выбрал для них самое лучшее жилье – благо, что расходы покрывает Министерство иностранных дел. Они долго искали эту квартиру – квартиру своей мечты – и когда наконец нашли, тут же влюбились в нее: даже без мебели и ремонта, она поразила их красотой.

Линда понемногу сбавляет темп и переходит на шаг. Последние пятьсот метров – как обычно, для отдыха. Вдох-выдох; она полной грудью вдыхает теплый, чистый воздух майского утра. Разводит руки в стороны, описывая в воздухе широкие круги.

Отсюда уже видны окна ее дома. Она останавливается перед Мирадору ду Санта Катарина, чтобы немного позаниматься гимнастикой. Вид отсюда захватывает дух – город, как на ладони, настоящая открытка. Тут и сверкающая Тахо, насыщенного синего цвета; чуть поодаль стоят, тесно прижавшиеся друг к другу, будто мозаичные плитки, игрушечные домики кварталов Лапа и Мадрагоа; за ними, ближе к океану, величественный Мост 25 апреля. Линда до сих пор помнит, когда увидела его в первый раз. «Я действительно в Лиссабоне, а не в Сан‑Франциско?» – подумала она тогда, зажмурив глаза и вдыхая насыщенный аромат воздуха. Вне всякого сомнения, Лиссабон – волшебный город, маленькое чудо: за несколько месяцев Линда настолько привыкла к нему, что чувствует себя здесь, как дома. А ведь она никогда не жила за границей, не считая коротких командировок или отпусков.

Она смотрит на хронометр на руке: каждый день один и тот же маршрут, и каждый день на одну секунду меньше. Она довольна собой. Но теперь пора возвращаться домой, потому что если Линда опоздает хоть на минуту – как уже бывало – он начнет переживать, почему ее до сих пор нет. Томмазо – педант, у него все четко: если уж она сказала, что придет во столько-то, он с нетерпением будет ждать ее. И Линде это нравится, она чувствует, что Томмазо ее любит, – разлука для него невыносима.

Надо признать, что новая жизнь превзошла все ее ожидания, и ей невероятно хорошо. А Лиссабон не перестает удивлять каждый день. Если бы ей не надо было постоянно вариться в кругу Томмазо со скучнейшими дипломатами и их не менее скучными женами, которые хвостом следуют за своими мужьями, Линда согласна была бы прожить здесь всю жизнь.

Выпив утренний кофе, Томмазо на полчаса пропадает в душе – это максимум времени, которое он может уделить себе. Ухаживая за своим телом, каждое утро он посвящает процедурам, чтобы достичь идеального образа. Это ему жизненно необходимо, чтобы потом погрузиться в изматывающие каждодневные обязанности.

Томмазо открывает кран в умывальнике, настраивает воду на среднее давление и смачивает щеки и подбородок. Затем обмакивает помазок с барсучьим ворсом в миску с кремом для бритья на основе мангового масла. Зачерпывает сколько нужно и осторожно наносит на кожу, уделяя особое внимание чувствительным зонам. Этот ритуал он повторяет каждый день, ни на йоту не изменяя себе, с тех пор, как на его лице появились первые подростковые волоски. И научила Томмазо бриться его мать Эрминия, а не вечно занятой отец, которого постоянно не было дома. Иногда по утрам, глядя в зеркало и поворачиваясь то влево, то вправо, он ловит себя на мысли, что думает о матери, и его лицо смягчается от нежности.

Волосы у Томмазо светло-каштановые, почти русые, коротко подстрижены; серо-синие глаза блестят, выделяясь на фоне белоснежной пены, как два драгоценных камня. Настоящий викинг с благородными чертами и нордической внешностью. Свободной рукой он держит бритву, в которой накануне вечером заменил лезвие. Начинает бриться от левого виска – как обычно – проводя идеальную линию сверху вниз.

Тем временем Линда выходит из другой ванной, закутанная в полотенце, тело у нее еще влажное. После тренировки душ доставляет ей непередаваемое удовольствие, наполняя тело ощущением полного блаженства. Она входит в спальню, слегка обтирается мягким полотенцем, потом сбрасывает его на пол. Открывает дверцу шкафа и ищет что-нибудь, чтобы накинуть на себя, и в этот момент звонит iPhone Томмазо, лежащий на комоде.

7.30 утра.

Линда бросает на дисплей рассеянный взгляд: имя знакомое, кажется, это какая-то большая шишка из министерства. Как есть, голышом, она хватает телефон и бежит в ванную, смежную со спальней.

– Томми! – кричит она, настойчиво стуча в закрытую дверь.

– Что такое, любимая?

Любимая.

Она все еще не привыкла к такому обращению. И всякий раз, слыша это слово, слегка вздрагивает. Линда невольно вспоминает, как Томмазо впервые сказал: «Я люблю тебя» – в ту волшебную ночь, когда они прилетели в Лиссабон, понимая, что их жизнь теперь изменится. Как только они вышли из самолета, Томмазо остановил ее, взял за руки и признался в любви, и это было так естественно.