Иоанн Н. Касидроу завязал галстук старомодным виндзорским узлом и подмигнул своему отражению в зеркале. Ему в ответ подмигнул не располневший пожилой мужчина, а ухмыляющийся юноша с озорными глазами. Морщинистые пальцы ловко выпрямили красный галстук с гербом королевской семьи Великобритании — личный подарок Его Величества. Иоанн надел пиджак, проверил коммуникатор за правым ухом и закрыл дверь своего «люкса».

Он спустился в холл отеля, улыбнулся портье и вышел на улицу. Кажется, собирался дождь — сквозь серое с молочными разводами небо сочился солнечный свет. Резко пахло морем и городской пылью. Кричали чайки, шумели пешеходы, на перекрытой дороге раздражённо гудели автомобили.

Иоанн ухмыльнулся, вдохнул поглубже (мантра «Гринпис»: не-экологически-чистый) воздух мегаполиса, запахнул пиджак и резво преодолел два с половиной метра до машины. Полицейские из отряда сопровождения надели шлемы и включили сирены мотоциклов. Водитель серебристого бронированного лимузина запустил двигатель. Телохранитель распахнул дверь, и Иоанн сел в машину.

— Добрый день, — улыбнулся ему сидевший напротив помощник. — Как вы спали?

— Привет, — сказал Иоанн, — хуже тебя.

Кортеж тронулся. Мотоциклисты спецсигналами разогнали небольшой затор перед светофором. Выглянув в окно, Иоанн успел заметить исчезающий за поворотом купол старинной башенки, вокруг которой построили отель в стиле хай-тек. Улицы Буэнос-Айреса всегда многолюдны с утра, подумал Иоанн, но сегодня людей чересчур много. Он повернулся к помощнику:

— Как там моя речь?

— Посмотрите. — Помощник передал Иоанну планшет. — Звонила ваша дочь.

— Да-а? — Иоанн пробегал глазами текст. Приходилось напрягаться, читая мелкий шрифт: он продержался до семидесяти восьми — срок немалый, пора бы уже перестать выпендриваться и сходить на очередную коррекцию зрения или надеть электронные очки. Но нет, всё проклятая старческая упёртость — лучше уж совсем ослепнуть, чем капитулировать перед временем. Раньше Иоанн с иронией вспоминал, как артачились, старея, его родители: очки, стент, трость, костыль, операция, инвалидная коляска, слуховой аппарат, протезы, импланты, пересадка… Он проходил всё это с ними и недоумевал: что же их так пугает, что не даёт им примириться с возрастом? Теперь он, похоже, знал. Они не воевали со временем — просто упрямились. — Которая?

— Лэтти, — ответил помощник. — Это насчёт Генри.

— Опять недовольна моим внуком?

— Просила позвонить ему. Сказала, Генри уже неделю не ночевал в общежитии университета, и вам нужно его вразумить.

— Так и сказала?

— Сказала, вы единственный, кого Генри слушает.

— У него есть отец. — Иоанн вернул планшет помощнику. За окном медленно двигались толпы людей — сирены сиренами, но дорогу не спешили уступать, и мотоциклисты ехали перед лимузином с черепашьей скоростью. — В конце концов, он подросток и учится в другой стране, что из этого ей непонятно?

Помощник промолчал.

— Она сама хотела, чтобы он поступил в Аббертон. Я её предупреждал. Вот пусть и прекратит теперь его дёргать.

— Звонить Генри вы будете?

— Буду. — Иоанн откинулся спинку кресла. Машина шла мягко, салон изолировал от наружных звуков. Иоанн не слышал, что орут люди на улице, только видел, как они раскрывают рты и размахивают флагами. Полицейские стояли вдоль тротуаров ровными рядами, выставив щиты, надвинув на лица забрала и держа дубинки наперевес. В толпе за ограждениями мелькали плакаты и транспаранты, но пока всё вроде бы было мирно.

— Националисты? — спросил Иоанн.

— Антиглобалисты, — ответил помощник.

— Ах да! До сих пор не научился видеть разницу.

— Им разрешили публичную демонстрацию, вы же знаете.

— Свобода слова, старая шлюха, — рассмеялся Иоанн. — Из-за неё я могу не успеть на заседание. Можно превратно понять, да?

— Лучше скажите, когда будете звонить Генри.

— После.

— Мы закончим около шести, — сказал помощник, — и если вы планируете остаться на приём…

Он замолчал.

— А вы планируете?

— Не больше часа.

— А с прессой?

— А что с ней?

— У вас три интервью и участие в пресс-конференции по окончании…

— На пресс-конференцию пойду. Просто напомни мне позвонить Генри и его матери после.

— Разница три часа, — напомнил помощник. — Если вы вернётесь около одиннадцати, у Генри будет два часа ночи.

— Ну, если бы он в два часа ночи спал, его мать бы меня не тревожила, — улыбнулся Иоанн. — Иногда я думаю, дочери вообще не помнят о моём существовании, так что поблагодарю Генриха от всей души.

— Напомню вам по дороге в отель, — сказал помощник.

Иоанн кивнул и отвернулся к окну. Они проезжали мимо красивых старинных зданий — ветхие облупившиеся фасады нуждались в реставрации, но от них веяло духом старины, и Иоанн невольно представил, как сто, двести, триста лет назад из этих подъездов выходили люди — во что они были одеты, как женщины держали кавалеров под руки, о чём они вели беседы, как фырчали запряжённые лошади, скрипели колёса карет… выносим ли был запах стоков вдоль мостовой?

— Ваше выступление будет во второй части, — сверился с расписанием помощник. — После перерыва, когда приедет генсек и пул президентов…

— Во сколько? — спросил Иоанн.

— В пять. Вы выступаете сразу после отчёта директора «Меча». Он хочет лично передать вам слово.

— Ещё бы старина Мик не хотел бы передать мне слово сам! — рассмеялся Иоанн. — Мик помнит, кто двадцать лет назад предложил ему работу. Наглец и выскочка, зато честный.

— Правда? Честный — и стал директором «Меча»?

— Он обожал спорить, — проигнорировал шпильку Иоанн, — но однажды перепутал Йемен с Оманом.

— Так вот почему их конституции так похожи. Автор просто не видел разницы и заполнял шаблон…

— Всё и сам знаешь, да?

— Простите, — усмехнулся помощник.

— Что-то ещё?

— В перерыве с вами хотел поговорить генсек.