Посвящается Рубену Кеннону, моему старому другу и единокровному брату. Он умеет меня смешить, требует, чтобы я молился перед едой, и всегда пробуждает во мне лучшие чувства.

Рубу — с любовью!

За час до того, как моя жизнь перевернулась с ног на голову, мы с женой Алексой занимались любовью у себя дома. Шла первая неделя мая; после весенней грозы, пронесшейся над Лос-Анджелесом, все каналы и водостоки в нашем районе Венис переполнились. В окно спальни хлестал косой дождь. Я подозревал, что со дня на день меня обвинят в тяжком служебном преступлении, только не знал, когда именно все завертится. И я занялся с женой любовью не только для того, чтобы снять напряжение, но и потому, что прекрасно понимал: скорее всего, мы вместе в последний раз.

Скандал с Тиффани Робертс набирал обороты. Из Паркер-центра, штаб-квартиры ПУЛА — полицейского управления Лос-Анджелеса, обо мне поползли злобные слухи. Под угрозой оказались и моя служба в полиции, и моя жизнь. Что с того, что я охраняю закон и порядок больше двадцати лет! Неприятности как будто сами меня находят…

Итак, надо мной нависла угроза; я нервничал, потому что примерно представлял, что меня ждет. Вот почему наша любовь приобрела горьковато-сладкий привкус. Если уместно сравнение из мира музыки, у нашей любви изменилась тональность и появился аккомпанемент — как барабанная дробь в кино, предвещающая выход злодея. Мы лежали, сплетясь в тесном объятии, и слушали, как дождь барабанит в окно.

В дверь позвонили.

— По-моему, началось, — сказал я.

— Да, наверное, — ответила Алекса таким же, как у меня, безжизненным голосом.

Я встал. Рядом, на шезлонге, лежала аккуратно сложенная одежда. Я натянул линялые джинсы и свитер с эмблемой университетской футбольной команды «Троянцы» — его я позаимствовал у сына Чуча. Потом босиком вышел в прихожую и распахнул дверь, не потрудившись предварительно посмотреть в глазок. Я и так догадывался, кто ко мне пожаловал.

Дождь лил как из ведра. На моем крыльце стояли три сотрудника полиции в прозрачных дождевиках.

— Лейтенант Клайв Мэтьюз, служебная проверка, — представился здоровяк, являющий собой центральную фигуру в тройке.

Его физиономия показалась мне знакомой; скорее всего, встречал его в обеденный перерыв в каком-нибудь ресторанчике в районе Паркер-центра. Ну да, заместитель начальника ОСБ — отдела собственной безопасности. Судя по цвету лица, не дурак выпить. Наверняка ходит на собрания Общества анонимных алкоголиков, но вряд ли они ему помогают.

— В чем дело, лейтенант? — ровным голосом, без выражения спросил я.

— Вот обвинительное заключение. — Он сунул мне три листка желтой бумаги с распечаткой.

В обвинительном заключении ОСБ перечисляются все допущенные сотрудником правонарушения. Чаще всего ОСБ предъявляет обвинение в превышении служебных полномочий или преступной халатности. Далее следует долгое и нудное служебное расследование. Как правило, в результате обвиняемого вызывают на дисциплинарную комиссию. А уж комиссия решает, отделается обвиняемый легким испугом или вылетит со службы. Поскольку обвинительное заключение мне доставил лично замначальника ОСБ, я приготовился к худшему.

Мэтьюз протянул мне запечатанный конверт:

— Держи сопроводительное письмо.

С той секунды, в которую я подписал это письмо, начался отсчет процессуальных действий.

— Распишись на двух экземплярах, — велел Мэтьюз. — Один вернешь мне, второй останется тебе. Тем самым ты подтверждаешь, что получил обвинительное заключение.

— А до завтра подождать не могли? — Я мельком глянул на двух других сотрудников ОСБ. Они стояли справа и слева от своего начальника, чуть позади него. На прозрачных плечах их дождевиков скопились изрядные лужицы.

— Нет, не могли, — ответил лейтенант. — Начальник управления Филосиани и прокурор города велели немедленно доставить тебя в полицейское управление Лос-Анджелеса.

— Прежде чем являться на дисциплинарную комиссию, я хочу поставить в известность Ассоциацию сотрудников полиции, — сказал я. — Такое право гарантировано мне в соответствии с параграфом шестым городского устава, о чем шеф Филосиани не может не знать. К чему такая спешка? Зачем эти полуночные свидания?

— Скалли, тебя не на свидание приглашают. Шеф, можно сказать, берет тебя под свое покровительство. И руководство АСП уже в курсе. Будь моя воля, я бы просто раздавил тебя, как кусок дерьма… да ты и есть настоящее дерьмо! — Последние слова Мэтьюз произнес без особого пыла, не повышая голоса. — Давай обувайся и куртку не забудь, а то еще промокнешь. Поедешь с нами!

— В чем дело, Шейн? — В прихожую из спальни вышла Алекса.

Я обернулся и залюбовался женой. Какая же она красивая — дух захватывает! Черные волосы, лицо как у фотомодели. И невероятно синие глаза… Алекса не сводила с меня взгляда. Она потрясающая даже в халате, даже непричесанная после любви… Я понимал: возможно, сейчас мы с ней в последний раз разговариваем как друзья.

— Служебная проверка. Вот обвинительное заключение ОСБ. Я должен ехать с ними.

Алекса встала у меня за спиной.

— Сейчас почти полночь, — сказала она. — Неужели нельзя было подождать до утра?

Алекса разволновалась и допустила ошибку. Ей бы следовало в первую очередь поинтересоваться, в чем меня обвиняют. Ничего удивительного: случившееся выбило ее из колеи так же сильно, как и меня.

— Возможно, вам тоже захочется прокатиться с нами, лейтенант Скалли. — Мэтьюз перевел взгляд на Алексу. — Шеф Филосиани и еще кое-кто ждут вас у него в кабинете. Мне кажется, вам обоим полезно будет его послушать…

Алекса ушла в спальню переодеваться. Я на минутку заглянул туда за своей непромокаемой ветровкой. Алекса одевалась как на работу — черный брючный костюм, блузка… Она взяла табельное оружие и свой жетон.

— Значит, начинается, — еле слышно прошептала она.

— Ага.

Я вышел в ванную и кое-как провел бритвой по своей щетине. Все-таки к начальнику полиции еду, не к кому-нибудь… На минуту я увидел свое отражение в зеркале и удивился. На меня смотрел знакомый незнакомец с разбитыми бровями, весь в шрамах после многочисленных драк. Типичный дебошир из пивной. Только в карих глазах замешательство.

Через пять минут я сидел в машине лейтенанта Мэтьюза в обществе двух его подчиненных. Одного звали Стэн. Имени второго я не расслышал. По дороге до Паркер-центра мы почти не разговаривали. Алекса ехала чуть поодаль в своем серебристом БМВ. Трое сотрудников ОСБ, сопровождавших меня в темно-коричневой «краун-виктории», считали меня не уважаемым членом общества и стражем порядка, а презренным подонком. По их мнению, я продался. Стал ренегатом.