(Начало марта 1716 года)

Ранней весной 1716 года пришли в строящийся Белоярский острог два крестьянина-рудознатца из демидовских Невьянских заводов – Северьян Конюхов, сын Иванов, да Ивашка Борматов. Северьян – степенный мастеровой, уж за сорок, а Ивашка ещё молод, за двадцать чуть, женился недавно. Дома, в родном Невьянске, осталась у него молодая жена Настя, Анастасия. Да сам хозяин – Акинфий Демидов – отправил в далекую Сибирь искать место для строительства нового завода. Руды там давно, ещё лет за десять до этого, в предгорьях Алтая нашли рудознатцы. Шли те рудознатцы за старыми сказками и легендами. Есть-де за высокими горами Уральскими, за широкими степями и дремучими лесами счастливая страна – Беловодье. Текут в той стране реки млеком и медом. А уж руд там всяких самородных да камней самоцветных видимо-невидимо. Это уж уральские рудознатцы да горщики добавляли от себя.

И вот стоят перед воеводой Белоярским, княжьим сыном Иваном Гагановым, два рудознатца, посланцы царского любимца Демидова.

– Ходили, ходили люди ваши и прошлым летом, и запрошлым, – говорил воевода, поглаживая крепкий живот. – Богатые руды нашли. Змиеву гору открыли. А там богатства невиданные. А вы что ж, братья-господа, доразведывать пожаловали?

– Нужно место нам для завода нового. А для этого нужна вода, чтоб плотину строить и машины вращать, и лес нужен – угли жечь да на тех углях руду плавить.

– Так тут же немец один, почитай всю зиму, не вас ли дожидается? Гмелин его зовут, Яков Иванович. Преотличное место нашел и неподалеку от острога нашего. И лес есть, и вода, и руды возить хорошо по Оби протоками. И река там, в Обь впадает. Полноводная. – Воеводу мучила одышка, он говорил сначала бегло, потом обрывал фразы, делал долгие паузы между словами. Но видно было, что поговорить с новыми людьми ему в удовольствие, и скоро рудознатцы узнали все последние новости:

– Вы чрез неё переправлялись. Да подо льдом, поди, не разглядели. Да только, бают, место то гиблое, нехорошее место. Да вы чайку-то пейте, не смушшайтесь… Напиток царский, дорогой, зюгорцы аж из самого Китаю привозят… А место. Нехорошее место. Некоторые ходили да не вернулись. Живут там чуди. Люди такие – не нашей веры. А какой, незнаемо. Так ведь не узкоглазые какие. Как мунгалы зюнгорские или телеутцы, скажем. Да хоть кыргызишек тех возьми. И не как чухна белоглазая. Нет. Навроде как на русских похожи. Глаза опять же голубые, шибко светлые. Что льдинка зимняя глаза. Волосы, вишь, черные, как смоль, и вроде как кудрявые. И предлинные. Девки там да бабы дюже красовитые, да зраку престрашного. Как взглянет – так мороз по коже. А мужичишки их всё въялые да квёлые. Идет, идет да станет. И стоит так. И час, и два стоять может. Потом дольше пойдет, будто очнётся от чего. Как стрельцы наши да казаки пришли, они по-русски ни бельмеса. А потом разом и заговорили по-нашему. Да чисто так. Да правильно. А креститься и веру православную принять – ни, никак. Нет, ни в какую. Батюшка отец Никодим и так и эдак к ним. Не хотят, стервецы – и баста. Ну, у батюшки и своих дел полно. Махнул рукой да плюнул. Пущай идут в огонь адский. Анафема. А Яков Иваныч ходил к ним почитай всю зиму. Ну, он по-русски с пято на десято. Не всё и разберёшь из сказанного. Лопочет страдник, неизвестное-де науке племя. И ещё по-латыни да по-германски. Беда с этими немцами, не поймешь, от чего помрешь. Да немного их там. Семей, может, пять, может, семь. Да семьи-то, можно сказать, курям насмех! Мужик, баба, да один, много два ребятенка. А две семьи так и вовсе бездетные. Наши-то ходоки по этой части пробовали и так, и этак подкатывать. Ни в какую. Хотели казаки наши, народ, сами понимаете, лютай, одну такую ссильничать. Всем хозяйство им мужское поотшибала. Их-то он сколько, а девка-то та одна была. Конфузу было! Всем острогом над ухажорами нашими да галантами смеялись!

Тут воевода посерьезнел.

– Ну, поговорим после. А пока допивайте чаи да ступайте к Якову Иванычу. Он вам подробно всё расскажет. А место для завода и перевалки лучше не найдете. Вот с чудью той что делать… и не знаю… Право, не знаю. Про то мы в Берг-коллегию отпишем.

Гмелин Яков Иванович оказался на редкость неразговорчив.

– Ет-тим завтра. Стесь недалеко. Сами увит-тите.

Утро следующего дня выдалось ясным, солнечным. Подмораживало, хотя чувствовалось, что весна недалеко. Выехали верхами. Два демидовских рудознатца, Яков Иванович да пятеро казаков вместе с десятником Федькой. Десятник напросился с ними, когда узнал, что нужно будет заехать по дороге к чуди белоглазой. Видно, запала ему девка чудская, а может, решил доказать силу свою молодецкую. Невысокие монгольские лошадки бежали шибко, лес за воротами крепости стоял весёлый, сосновый, насквозь просвеченный солнцем.

– Красота! – сказал старший из демидовских рудознатцев.

– Приволье! – откликнулся младший.

– Та, ис эт-того леса преотличный получится т-ревесный ук-коль, – заметил Яков Иванович. – А руту можно и вот-той возить. Отличный протока имеетса.

На противоположном берегу великой реки вздымались крутые обрывы, покрытые сосновым лесом.

– А может быть, на том берегу проще поставить? Лес, опять же, и руду через реку возить не надо будет, – предложил Северьян Конюхов.

– А зюнгорцы? А кыргызцы? – напомнил Харлампий. – Это щас светло да зюнгорцев никого не видно, а как стемнеет, так на том берегу костры и разгораются. Караульные от князя их Аблакеты всю зиму, почитай, стоят.

– Так ведь по царскому повелению бригадир Иван Бухалцев по Иртышу идёт, и зюнгорцев гонит, и крепости ставит, – веско произнёс Северьян.

– Это неизвестно, кто кого гонит. Может, мы зюнгорцев, а может, и зюнгорцы нас, – хмыкнул Харлампий, рыжий казак с медной серьгой в ухе. – А вот на этот берег они не суются. То ли чуди боятся, то ли ещё чего.

Так, за разговорами, и не заметили, как светлый сосновый лес сменился мрачными пихтовыми урманами. Будто из светлой горницы шагнули сразу в тёмный чулан.

– Опа! – вскрикнул десятник Федька. – Кажись, подъезжаем. Что-то быстро добрались – то ли за разговорами, то ли опять дорога поменялась?

– А как дорога-то поменяться может? Плывуны али оползни? – поинтересовался любопытный Ивашка, младший рудознатец.

– Да так и поменялась, – ответил один из казаков, что до этого ехал рядом, разговор слушал внимательно, но сам в беседу не вступал. – Каждый раз едешь в это место чудское будто разными путями, и время всё разное на дорогу уходит. Порой бывало и вовсе в другую сторону направишься, и думы не держишь к чудям завернуть, ан глядь – вот они. И откуда берутся?

– Водят, – добавил другой казак. – Когда захотят тебя увидеть, так к себе и приведут, а не захотят – так неделю будешь блукать и не доберёшься.

Лес становился всё мрачнее, темнота сгущалась. Гигантские пихты уже не торчали чёрными свечами среди осинников и ельников, а вздымались в небо сплошной угрюмой стеной, смыкаясь над головой непроницаемым пологом. Дорога шла всё время вверх, подъём становился круче и круче.