Краешек Земли показался в левом нижнем углу лобового экрана. Планета была повернута ко мне Индостаном, но сам полуостров прятался в облаках, выставляя на обозрение объедок западного побережья. Над океаном копились новые облачные массы, чтобы, набрав силу, атаковать сушу. Ничего не поделаешь, муссонный сезон.

Прежде я был уверен, что когда-нибудь мне надоест глазеть на Землю со стороны, как рано или поздно надоедает однообразный ландшафт, несмотря на погоду и сезонные изменения. Однако пока не надоело. Когда летишь на высоте полутора тысяч километров, Земля успевает поворачиваться под тобой прежде, чем ты успеешь посетовать на однообразие. А на следующем витке она уже другая – и сама успела немного измениться, и ты ее видишь с другого ракурса. Жаль только, что в моей капсуле нет иллюминаторов – есть экран, и неплохой, но это все равно не то.

Вся пакость в том, что капсула не должна отражать никаких радиоволн в диапазоне от метров до миллиметров. Многослойная склейка иллюминаторного стекла их отражает, хотя и слабо. Тем не менее это отражение на порядок выше допустимого. Трехсантиметровый объектив камеры – вот и все, что конструкторы капсулы могли себе позволить оставить вне поглощающей поверхности. Ну, еще антенны и сопла двигателей. Строго говоря, и этого много. Каждая операция проводится в рамках расчетного риска.

Наружный слой обшивки – специальный пластик. Понятия не имею, из чего его делают, это что-то шибко высокотехнологичное, но наносится он при помощи обыкновенного пульверизатора. Как всякий пластик, он сильно «газит» в вакууме, страдает от бомбардировки космическими молекулами, не говоря уже о пылинках, и быстро стареет, поэтому процедуру напыления приходится повторять чаще, чем нам бы того хотелось. Нудная процедура, но совсем не трудная, ее можно проделывать прямо в ангаре. Куда труднее возобновлять поглощающий слой на обшивке квазистационарной станции «Гриффин», или попросту «Гриф», – тут не обойтись без многочасовой работы в открытом космосе, удовольствие ниже среднего.

Говорят, что «на подходе» какой-то новый поглощающий материал, практически полностью гасящий в себе не только радиоволны, но и инфракрасные лучи. Для наших капсул он бесполезен, а «Гриф» будет покрыт им только с нижней стороны, обращенной к Земле ну и, понятно, к научным спутникам НАСА и Еврокосмоса с их инфракрасными детекторами. Иначе нельзя. Законов термодинамики еще никто не отменял: поглощающий объект должен светиться в тепловом диапазоне как абсолютно черное тело, если его обитатели не хотят испечься по типу пирогов в духовке. Избыток энергии надо куда-то сбрасывать. Ходят слухи, что со временем этим избытком будут подзаряжаться аккумуляторы станции, но когда наступит это время, никому не известно.

– Третий, ты готов? – каркнуло прямо в ухо. Я убавил громкость и взглянул на монитор локатора. Пусто.

– Готов. Но я его не вижу.

– Не торопись. Выход на дистанцию поражения через две минуты. На всю работу у тебя не более семи секунд.

– Бездна времени.

– Удачи.

Мне и делать было нечего – меня наводили на цель. Капсула следовала по инфракрасному лучу той длины волны, которая никогда не достигает земной поверхности, поглощаемая атмосферными молекулами водяного пара. На той же примерно волне осуществлялась связь. Я знал, что пластик на поверхности моей капсулы имеет минимум излучения как раз в «окнах» прозрачности земной атмосферы. С точки зрения земного наблюдателя, пяти тонн металла, пластика и приборов, окружающих мой бесценный организм, попросту не существует в природе.

Разумеется, меня может случайно засечь спутник, сканирующий небо в поисках опасных астероидов, кометных ядер и прочей дряни, что охотнее светит в тепловом диапазоне, нежели в видимом. Но я – быстродвижущийся объект. Скорее всего при обработке данных меня примут за обычный спутник, сбившийся с орбиты. Это никого не удивит. Как это ни кажется странным на первый взгляд, у американцев мониторинг спутников, особенно старых, выработавших ресурс, поставлен из рук вон плохо, официальным параметрам их орбит можно верить только с большой опаской. А лучше не верить совсем.

Цель? Она меня не обнаружит. Ей нечем обнаруживать. Во-первых, спутник противоракетной обороны не лоцирует «вверх», ему это попросту не нужно, а я захожу на цель именно сверху, как филин на зайца. Во-вторых, данный конкретный спутник вообще не действует, он не более чем беспорядочно вращающаяся мертвая железяка, подбитая одним из моих коллег в прошлом месяце. Подбил он ее, к сожалению, неудачно: импульс был недостаточен, расчет показал, что никчемный кусок металла сгорит в атмосфере не раньше, чем через год.

Такое бывало и прежде и поначалу никого особенно не удивляло – видимо, списывалось на случайные столкновения с метеоритами и космическим мусором. Иногда это случается. Можно, однако, примириться с потерей одного спутника глобальной системы ПРО, ну двух, ну от силы трех, однако не позднее четвертого возникает закономерный вопрос: почему? А после двух десятков издохших аппаратов данный вопрос достигает невиданной остроты. Почему гибнут спутники именно этого типа? Главное, почему они с орбиты-то сходят? Одновременный отказ систем телеметрии, передачи информации и ориентации да еще с совершенно диким предсмертным импульсом? Конструктивные дефекты? Не исправленные после многих неудач? Ой, коллеги, тут что-то не то…

Так что этот недобитый спутник я должен был завалить во что бы то ни стало. Он собирался летать слишком долго. Так долго, что не могло не возникнуть соблазна снять его с орбиты и доставить на Землю для изучения.

Думаю, они не исключали, что найдут в спутнике дырку и, возможно, расплющенную пулю.

Шаттл «Пасифис» стартовал три часа назад. К сожалению, мы поздно разгадали, в чем состоит главный интерес военных астронавтов. Поняли это только тогда, когда они провели корректировку своей орбиты. Мешкать не стоило.

– Цель видишь?

На мониторе появилась отметка от цели. Совсем крошечная. Секунду спустя чуть ниже ее возник столбик цифр.

– Вижу.

– Не напрягайся. У тебя тридцать секунд до выхода на дистанцию.

– Я и не думаю напрягаться.

Я врал. Моя траектория была рассчитана таким образом, что у меня был один-единственный заход. Теоретически вероятность промаха довольно низка… но все же такие случаи бывали. Конечно, повозившись как следует, можно было поймать цель на следующем витке. Вот только на этот раз времени у меня не было – или я вобью мертвую железяку в атмосферу на первом заходе, или свое попорченное изделие подберут хозяева.

Край экрана украсился второй отметкой – от «Пасифиса». Шаттл шел километрах в тридцати позади кувыркающегося спутника и чуть ниже. До их окончательного сближения оставалось менее часа.

До начала стрельбы – двадцать секунд.

Надпись «Цель захвачена» ровно светилась. Я откинул колпачок на рукоятке управления стрельбой и положил палец на кнопку.