Гала-концерт звезды эстрады Леона Вайдела в Лондонском Олимпийском парке подходил к концу, как и кругосветное турне, задуманное в честь пятнадцатилетия его концертной деятельности. От слепящих вспышек у самого Вайдела и парней из его группы уже мутилось в голове. Со стороны стадиона, в чаше которого они выступали, слышался рев фанатов. Звук гитар плыл и рвался, все-таки стадион не концертный зал, но замечал это, похоже, только сам Вайдел.

Он выкладывался полностью. Бенджамин Скотт, его менеджер, озабоченно выглядывающий из-за столба с аппаратурой, неодобрительно качал головой: концерт затянулся больше чем на час. Когда Леон в очередной раз согласился спеть по требованию не желающей отпускать его публики свою коронную песню «Ты моя любовь», он постучал пальцем по циферблату Роллекса и скрестил руки перед собой, показывая, что нужно закругляться.

Это Вайдел знал и без него. Мокрые от пота парни уже смотрели на него волком. Но ему было стыдно. За деньги, что зрителям пришлось выложить за его концерт, ему нужно петь до утра.

Едва отзвучали последние аккорды песни, иллюминация вокруг погасла, и мужской голос, видимо, администратора стадиона, категорично произнес:

– Леди и джентльмены, концерт окончен! Благодарим за внимание!

С трибун раздался дикий свист, но свет не зажегся. Измочаленные музыканты спустились вниз, под трибуны, где были устроены общая комната отдыха и гримерки.

– Ну и гад же ты, Леон! – бас-гитарист Кроули не стеснялся в выражениях. – Сам сдохнуть хочешь, и нас за собой для эскорта тянешь?

Не отвечая, Вайдел упал в свободное кресло, вытянул гудящие от напряжения ноги и обессилено закрыл глаза. В ушах все еще грохотал и вопил симбиоз из музыки и воплей несдержанных зрителей.

– Такое чувство, что это место действует на зрителей слишком уж раскрепощающе. – Сидевший рядом ударник никак не мог усмирить правую руку, все еще отбивавшую ритм. – Они наш концерт с футбольным матчем не перепутали?

– Это обратная волна шла. На других представлениях орали не меньше. Что-то со звуком. Похоже, звукооператоры перестарались. Или наоборот. Не знаю. Но глушили нас классно. – От усталости Вайдел говорил короткими рублеными фразами, не открывая глаз.

Парни из бэк-вокала согласно закивали головами:

– Петь было тяжело, это ты верно сказал.

– На трибунах со звуком все было нормально, слышно вас было хорошо. Видимо, обратная волна – особенность этой площадки. – Бенджамин постарался смягчить недовольство группы. – Вы смотрелись классно. И звучали великолепно. А уж Леон вообще вне сравнения.

Девочки из подтанцовки, всегда готовые польстить своему кумиру, восторженно поддержали:

– Да, Вайдел сегодня был неподражаем! Но он всегда такой!

Прерывая их восторги, Бенджамин скомандовал:

– Ладно, девчонки, идите к себе, переодевайтесь! И вы тоже, парни.

Все встали и разбрелись по своим гримуборным. Как правило, на двух-трех человек гримерка была одна, и только Вайдел свою ни с кем не делил.

Через десять минут все собрались возле выхода. Бенджамин привычно предупредил:

– Осторожно, ребята. Снаружи толпа. Идем быстро, никаких разговоров и автографов! Охрана уже приготовилась. Пошли!

Они отработанным за годы совместных выступлений порядком вышли из ракушки. В середине шел Леон в черных джинсах и белой ветровке, с небольшим чемоданчиком в руке, набитым разными нужными для выступления вещами. Его сценические костюмы остались в подсобке, так же как и костюмы других участников группы. Утром за ними приедут костюмеры и увезут в офис. Тогда же заберут и аппаратуру. Сейчас самим бы прорваться невредимыми через наэлектролизованную толпу.

Бенджамин шел рядом, так же как и два мускулистых парня из группы. Хотя, если повторится история Лос-Анжелеса, когда возбужденная толпа прорвала заградительный кордон и в припадке исступленной любви чуть не отправила Вайдела на тот свет, они ничего сделать не смогут.

Он усмехнулся, вспомнив, как его всего в синяках абсолютно голым из рук фанатов вытащили полицейские и закинули в бронированный автомобиль. Тогда ему было не до смеха, но через пару недель, когда рассосались синяки, он смеялся над этим инцидентом вместе со своими музыкантами. Ничего страшного же не случилось. Ему крупно повезло, – он вышел из этой переделки без единого перелома. Синяки и шишки не в счет. Он даже не простудился, оставшись без изорванной на сувениры одежды.

Но сейчас все прошло без сучка и задоринки. Ревущая толпа осталась позади, они в автобусе ехали к офису Бенджамина, где стояли их машины.

– Может, поедем откачнуться? – неуемный Кроули, как всегда, мечтал оттянуться после тяжелого выступления. – Я в паб, кто со мной?

Половина группы изъявила желание расслабиться вместе с ним. Кроули пересчитал их по головам и нахально спросил у Леона:

– А ты, наша супер-звезда? Ты с нами не едешь? Мы для тебя слишком мелкие сошки?

Вайдел с огорчением покачал головой. И чего к нему вечно вяжется этот несносный тип? Хотел ответить, но его опередил сердитый Скотт:

– Знаешь, Кроули, мне помнится, что контракт с тобой подходит к концу в следующем месяце. Так вот, я тебя заранее предупреждаю: он продлен не будет.

Кроули на мгновенье замер, потом презрительно сплюнул на пол автобуса.

– Ну и черт с вами! Я не пропаду. Мне уже сделали несколько весьма приятных предложений. Так что приглашаю всех на мой отходняк! Не пожалеете!

Все зашумели. Автобус въехал на охраняемую стоянку возле офиса. Большая часть музыкантов попрощалась и, пересев на свои машины, двинулась кто куда. Бдительный Бенджамин обратил внимание, что за Кроули поехала всего-то пара единомышленников. Правильно, кто из здравомыслящих людей будет в столь сомнительной компании рисковать своей репутацией?

Не выходя из автобуса, Леон встал и потянулся, разминая мышцы. Он никак не мог успокоиться после напряженного шоу. Может, ему все-таки стоит немного развлечься? Но за годы выступлений он убедился, что ни к чему хорошему спиртное после выступления не приводит. Контроль над собой он теряет моментально, сказывается усталость, и физическая, и нравственная.

Семь лет назад после особо скандального случая он дал себе зарок: после концерта ни под каким предлогом не пить. И с тех пор свято его выполняет. Не будет отступать от этого правила и сейчас. Лучше уж примет горячий душ и отоспится.

Бенджамин посмотрел вокруг. Разъехались почти все. В автобусе остались только две крашеные блондинки из подтанцовки, к досаде Вайдела, несносно его обожавшие. На обеих были одинаковые ветровки невыносимо яркого оранжево-красного цвета, красные джинсы в обтяжку и белые кроссовки. На лицах остался слишком яркий концертный макияж, скорее уродовавший их, чем украшавший. Ветровки были распахнуты, демонстрируя топики с весьма вольным декольте.