– Ты ждала меня?

– Нет, – отчаянный шёпот срывается с её губ, а моя ладонь сильнее сжимается вокруг тонкой шеи, заставляя жертву задержать дыхание.

Наклоняюсь. Всматриваюсь в её бледный облик, вдыхаю горячее дыхание со вкусом красного вина и чернослива. Тону в ярких кругах светящихся в ночи радужек. В тёмной синеве безумно глубоких глаз!

Сгибаюсь ещё ниже. Ближе. Так близко, что слышу запах женщины, запах её безумного желания и голода.

– Ты ждала меня?

Я готов повторять тысячу раз, чтобы уничтожать её. Терзать. Кромсать. Мучить.

Она ответит. За всё и на всё ответит.

Но такие не ломаются быстро – сука упорно сжимает губы, дергается из последних сил, но молчит. Убивает  горящим взглядом, дышит порывисто и раздувает ноздри.

Сжимаю пальцы, позвонки почти хрустят под ними. Моя жертва судорожно сглатывает и упорно мотает головой.

Дерзкая тварь!

Хочется её ударить, растереть по стенке, за все что сделала! Такие не должны ходить по земле.

Поддерживаю острый подбородок ладонью и заставляю мразь запрокинуть голову. Красивое пластиковое личико вытягивается, а густые ресницы трепещут и сияют бисером слёз.

– Врё-о-ошь… – рычу, намеренно занижая голос и меняя темп обычной речи. Ксенон почти перестал действовать, ещё минута, и краля догадается, кто я. – Ты обманываешь. Я всё о тебе знаю, Афи-и-ина.

– Пошёл на хрен, урод! – выплёвывает она, не скрывая своей ненависти, и впивается ноготками в мои руки. Тонкие пальцы норовят расцарапать кожу, причинить боль, оставить метку.

Конечно же, чтобы потом найти, но я ей не подарю такой шанс.

Эта сука никогда не сдастся, уверен, оттого месть и слаще. Приходится поджать сильнее тонкую шею и немного приподнять дерзкую добычу – мне следы царапин не нужны. Она елозит ногами по полу, стучит каблуками, отталкивается беспомощно руками от моей груди, пытается порвать шелк рубашки, но лишь злит и распаляет сильнее.

– Я пойду, – рычу ей в лицо. Маска прилипла к коже намертво. Хоть снимай, хоть нет – все равно я зверь, не знающий пощады. – Так далеко пойду, что ты будешь умолять меня вернуться, – опускаю вторую руку, что запирала крошку в углу и придерживала затылок, веду ниже, по плечу, мимо груди и узкой талии, срываясь на выступающую косточку. Задираю нагло платье, разрывая эротичный разрез до основания бедра. Её проблемы, как она будет оправдываться перед своим кавалером.

Девушка шипит ругательство и дёргается, но моя рука, как ошейник, не дает ей свободу – удерживает на весу, обездвиживает, будто булавка, что пронзает острой иглой бабочку. Ей приходится выбрать: или сломать себе шею, или покориться мне.

– Что тебе нужно? – хрипит жертва, комкая рубашку. Не сдается, всё ещё опасна, потому я не отпускаю, напряжён и ожидаю от нее новые выходки. Держу на коротком поводке.

– Чтобы ты платила по счетам. Чтобы молила о пощаде.

– Каким счетам, ублюдок? – ярится и сужает глаза.

Мне нравится её ненависть, до того вкусная, что хочется подхватить её за бедра, вонзиться до предела и вбиваться в нее до хрипа и бессилия.

– Я ничего тебе не сделала! – надрывно вскрикивает, но тут же замолкает. Не хочет огласки и скандала.

– Забыла, что ты делала другим? Так я напомню, – отпускаю её подбородок, вбиваю легким движением худые плечи в стену, не сильно, но девушка от шока вдыхает через нос и приоткрывает покрасневшие от поцелуев губы. Ругательства застывают на кончике языка – почему тварь такая сладкая?! Медные волосы просыпаются на мою ладонь шёлковыми нитями, путают пальцы, заставляя желать ещё сильнее.

Она – мой яд. Отрава. Гниль, которую не выдавить, не уничтожить. Рана нарывает и болит бесконечно. Корчит до состояния необузданной ярости, но и заставляет крошиться от одних прикосновений к гладкой разгоряченной коже. С ума сходить от близости и запаха.

Ненавижу суку!

– Отпусти меня, конченный ублюдок! – На секунду почувствовав свободу, девушка пытается ударить, укусить, но я сильнее, намного сильнее.

С легкостью скручиваю и снова прижимаю заразу к стене, в угол, туда, где шкаф отрезает густой чёрной тенью голубоватый свет уличного фонаря и режет кабинет на куски.

– Я тебя найду, – шипит мразь, замерев в моих объятиях. – Как бы ты не прятался, под чьей бы личиной не скрывался, я узнаю тебя.

– И? – хочется засмеяться ей в лицо, но не смешно.

Пристраиваюсь между стройных ног, напористо развожу коленом сильные бёдра. Одной рукой связываю тонкие кисти, чтобы бешеная от злости телка не царапалась.

Она упирается. Бесполезно. Запускаю руку под подол платья, ныряю в нужное место, пальцем отодвигаю взмокшее кружево и сам едва не кричу, соприкоснувшись с ее жаром.

Афина снова дёргается и добавляет посаженным от переживаний голосом:

– Я убью тебя! – и резко оседает от моих ритмичных толчков пальцами, яростно вцепляется в плечи и крупно вздрагивает.

Стоит мне вонзиться в горячее нутро на всю длину пальцев, нагло скользнуть по клитору, прижать, покрутить и снова углубиться во влагу, девушка вскрикивает:

– С-ско-т-ти-и-ина… – тянет меня за плечи, стискивая пальцами кожу до жгучей боли, и рассыпается на осколки наслаждения в моих руках, сотрясаясь в ядрёном оргазме.

– Ты будешь мучиться, – шепчу ей на ухо, – будешь искать, но не найдёшь. Это я тебе обещаю.

Резко отпускаю девушку и исчезаю во тьме. Вслед летят проклятия и мат, но сдавленные, глухие, дрожащие от отчаяния.

Я не стану её жалеть.

А вот не желать не получается.

Raven: Афина, я знаю, что ты сделала, и разрушу тебя изнутри. Это случится очень скоро, не успеешь оглянуться…

Холодная волна прокатилась по спине и, сжав невидимой лапищей затылок, приподняла волоски на предплечьях и сдавила грудь металлом страха.

Я оторвала взгляд от экрана, отодвинула прядь тяжелых волос, что упала на лицо, и осмотрела просторный зал за стеклом.

Меня колотило от ужаса, я боялась пошевелиться.

Белоснежный пластик, современное расположение рабочих мест – квадратно-гнездовое – мерное гудение компьютеров, принтеров и голосов, приглушенное прозрачной пеленой моего кабинета.

– Нет, это не годится, – возмутилась Лена и хлопнула файлами по столу нашего штатного художника и верстальщика Павла. – Здесь нужно цвета вытянуть, – ткнула она пальцем в бумаги, – потому что слова статьи сливаются с фоном.

– Придираешься, а текст не видишь только ты, – тощий паренек поправил очки, изогнул пренебрежительно рот и повернулся к компу. Но бумаги на переделку взял, подтащил их ближе и покосился в мою сторону.