Александр Коц

500 дней поражений и побед. Хроника СВО глазами военкора

Посвящается Владимиру Николаевичу Сунгоркину

19 июля 2022 года я получил СМС от шефа:

«Саша, «КП» готова тебя субсидировать, скажи, сколько надо на боевую машину, — сделаем. А то мы как-то выглядим странно — военкор большой медиагруппы собирает себе на джип. Напиши мне на почту записку, куда и как деньги передать. Оформим как доппремию тебе — и катайся».

Всего полчаса назад я повесил в Телеграме объявление о сборе на внедорожник для рабочих нужд. Моя старая машина приказала долго жить, а перемещаться по зоне СВО приходится много. Решил пойти по миру с шапкой, чтобы лишний раз не напрягать контору.

Но главный редактор «Комсомолки» Владимир Сунгоркин мгновенно рассудил иначе.

На выделенные им деньги я купил внедорожник, на собранные в Телеграме средства загрузил его коптерами и тепловизорами и снова отправился на войну, в очередной раз разминувшись с шефом.

Мы не встречались с самого начала СВО, изредка перебрасываясь сообщениями в мессенджере. Ему не нравилось, что мы месяцами не вылезаем из командировки, и периодически Владимир Николаевич мягко намекал, что надо бы отдохнуть: «Отличная работа и у тебя, и у Димы Стешина. Но, конечно, мы все тут очкуем, чтобы у вас что-то не приключилось. Вы оба уже так достойно отработали, что можете с высоко поднятыми головами возвращаться домой. Береги себя, будь очень аккуратен и голову не высовывай лишний раз».

Он долго мариновал меня в «Комсомолке» сначала внештатником, потом в стажерах: право на штатную должность в лучшем издании страны надо было заслужить. И это было непросто. А потом, когда поверил, стал подписывать мне командировки на войну. Чечня, Южная Осетия, Афганистан, Ливия, Сирия, Украина, Ирак, Египет…

И я знал, что в каждой из этих командировок он стоит за моей спиной, как стена.

…Осенью 2022 года я на несколько дней приехал по делам в Москву. Снова не застал шефа — он был в отпуске. Списались с ним 13 сентября, нужно было решить важный вопрос. «Саша, я в тайге, в Приморском крае. В Амгу сегодня, здесь связь очень дохлая», — ответил он. Но важный вопрос решил. А 14 сентября на входе в метро в голову выстрелил звонок: «Ты слышал?» Сунгоркин, казавшийся мне всегда вечной и несокрушимой глыбой, умер во время экспедиции по родному Дальнему Востоку.

Его похоронили на «нашей аллее». Так мы, военкоры, в 2014 году назвали ряд на Троекуровском кладбище, где в последний путь провожали сначала погибшего в Донецке оператора 1-го канала Анатолия Кляна, затем попавших под минометный обстрел под Луганском журналистов ВГТРК Игоря Корнелюка и Антона Волошина, следом — убитого под Снежным фотокора РИА «Новости» Андрюху Стенина…

Свой новый внедорожник я окрестил Суней, как все в «Комсомолке» между собой называли шефа. Он проехал уже 30 тысяч километров — от Белгорода до Луганска, от Артемовска до Херсона, от Донецка до Токамака…

Надежный, как его тезка, он спасал меня от многих неприятностей, как Сунгоркин спасал от нервных политиков, обидчивых генералов и душных кляузников, принимая удар на себя.

По совету моего отца я посвящаю эту книгу Владимиру Николаевичу.

500 дней поражений и побед

Путеводитель по дорогам войны и страницам этой книги

В очередную командировку в Донецк я приехал 19 февраля. Еще летали самолеты до Ростова, уже шли колонны с беженцами из Донбасса. Эвакуация была объявлена накануне, и навстречу двигались бесконечные конвои рейсовых автобусов, забитых людьми, собаками, кошками…

Я понимал: ЧТО-ТО будет. Но не знал наверняка.

Еще 21 февраля, после признания независимости Луганской и Донецкой народных республик, я был уверен, что теперь мы просто введем войска по просьбе законного правительства ЛДНР, чтобы предотвратить катастрофу. Давление со стороны Украины на линию разграничения нарастало. Было видно, что Киев всерьез способен начать наступательную операцию — концентрация ВСУ в те дни у границ республик была запредельная.

В ночь на 24 февраля я оказался под Луганском, на берегу Северского Донца. Две украинские ротно-тактические группы по 70 человек форсировали на лодках естественный рубеж обороны, являвшийся тогда линией фронта. Основной их задачей, по словам луганских силовиков, было взятие под контроль двух господствующих высот, на которых находились опорные пункты Народной милиции ЛНР.

И им удалось это сделать.

Меня с другом и коллегой с ВГТРК Женей Поддубным этот бой застал недалеко от села Николаевка, которое и атаковали украинцы. Воздух разорвала трескотня десятков стволов. В небе прошелестели несколько реактивных снарядов, заработала артиллерия, темноту то и дело озаряли яркие вспышки разрывов.

Украинцы не стали атаковать в лоб, обойдя опорные пункты по флангам и начав зачистку дачного поселка, примыкающего к высоте. Они стремились обеспечить оборону понтонной переправы, которая уже была готова к развертыванию. Но закрепиться не удалось. Нападавшие ретировались, оставив на земле девять пробитых пулями и разорванных осколками тел.

Возможно, это были первые трупы на выползавшей из-за горизонта войны…

Репортаж я писал в ночи в луганской гостинице — там был Интернет. Легли в два часа, в четыре проснулись и выдвинулись в Донецк. На границе между республиками вдруг заработала дэнээровская сим-карта. Телеграм взорвался сообщениями.

— Жек, просыпайся, — растолкал я кума Поддубного. — Война…

Я растерянно листал новостные ленты, пытаясь осознать масштаб событий. Мало кто верил, что это будет именно так. Пусть и понимали многие, что ответ на геноцид русских в Донбассе лежит исключительно в военной плоскости. Ведь Минские соглашения не могли разрубить пропитанный кровью узел. Более того, Россия потерпела бы сокрушительный имиджевый удар, впихнув Донбасс обратно на Украину. И она, анти-Россия, никуда бы не делась с периметра наших границ.

Но война…

Надо было привыкать к этому страшному слову. Хотя в те минуты мой телефон разрывался от других. «Ура! Победа!» — писали друзья-дончане. Восемь лет они терпели издевательства Киева. Восемь лет горя, смертей, лишений. В это утро каждый житель Донбасса закрывал свой личный счет. За малышню, погибшую под обстрелом на донецком карьере, за «горловскую Мадонну», за Славянск, за Мотор олу…

Что я мог возразить этим людям?

Да и не хотелось возражать.

Еще в 2014 году я сделал то, чего репортер, как учат на журфаках, делать не должен во имя объективности, воспарения над схваткой и прочих высокопарных принципов, — я выбрал сторону. Сторону Русского мира, близких мне ментально