В дверь сначала долго и настойчиво стучали, а затем начали пинать ногой. Никита с трудом открыл глаза и какое-то время бездумно разглядывал потолок. Тот обилием подтеков разных форм и расцветок напоминал политическую карту мира. Соседи сверху заливали его квартиру регулярно раз в месяц. Никита уже устал препираться с ними по этому поводу — все равно без толку. Подавать в суд на забулдыжных соседей было сродни умопомешательству: что возьмешь с людей, которые не платят за квартиру уже год? А желание набить морду соседу Тимохе у него даже не возникало — того и так постоянно штормило, а ноги выписывали кренделя. Достаточно было просто щелкнуть пальцем по лбу, чтобы Тимоха преставился.

— Открывай! — пробасил незваный гость; дверь спальни была распахнута, поэтому Никита слышал даже тихое покашливание на лестничной площадке. — Измайлов, открывай, мы знаем, что ты дома!

Неужели менты?! Пардон — полицейские. Название новое, а ухватки старые. С утра нет от них покоя… Ну наглецы! Впрочем, уже далеко не утро; Никита глянул на часы, висевшие напротив кровати, и машинально отметил, что часовая стрелка приближается к цифре «одиннадцать». Но что нужно труженикам на ниве законности от законопослушного гражданина Измайлова? Никита попытался вспомнить прошлый вечер и тут же оставил это неблагодарное занятие — в голове царила удивительная пустота, в которой редкие бестолковые мысли производили такой громкий шорох, переходящий в стук, что казалось, где-то рядом на железную плиту сыплется сухой горох. Неужели он вчера умудрился начудить?! Трудно сказать…

«Надо бы купить новый дверной звонок… — тупо думал Никита, сползая с кровати. — И вообще — с пьянками-гулянками нужно завязывать. А то моей воинской пенсии скоро не будет хватать даже на макароны по-флотски. Что не есть гут, камрад Измайлов».

В дверь опять пнули ногой, да так, что она едва не сорвалась с петель, и снова раздался неприятный голос, в котором зазвучало ржавое железо:

— Измайлов, мать твою! Не откроешь дверь — взломаем!

Никита мимоходом посмотрел на себя в большое зеркало, висевшее в прихожей, и кисло поморщился — ну и вид… Физиономия мятая, волосы всклокочены, трусы семейные, в цветочек, до колен, а сам, хоть и высокий, плечистый, но тощий, словно мартовский кот, только жилы и мышцы.

— Кто там? — спросил Никита ради приличия.

Он понимал, что открыть все равно придется.

— Откроешь — увидишь. Поторопись.

— О чем базар. Конечно… — Никита щелкнул замком, и в прихожую ввалились два «быка» с дегенеративными рожами.

«Ба, знакомые все лица!» — едва не воскликнул Никита, вспомнив приснопамятные девяностые, когда он был пацаном. В те времена многие детдомовские мальчишки (и он в том числе) часто подрабатывали на рынке: разгружали ящики с товаром, помогали таскать теткам-«челнокам» тяжеленные сумки, сшитые из очень прочного клетчатого материала, в которые можно было запихнуть и слона, и, понятное дело, слегка подворовывали — в основном с овощных и фруктовых лотков. Попасть тогда в руки «быков», которые крышевали торговцев, — а вернее, часто обирали их едва не до нитки, — считалось чем-то наподобие Страшного суда. Мелких воришек, невзирая на возраст, «быки» били смертным боем, и многие после этого стали калеками.

— Собирайся! — бросил один из них, наверное главный, окинув Никиту с головы до ног брезгливым взглядом.

Времена треников — дешевых спортивных костюмов, в которых щеголяли «быки» девяностых, — давно прошли. Теперь они рядились в дорогие импортные костюмы и даже цепляли на шею галстук, который шел им как корове седло. Так были одеты и два незваных гостя, которые явно не имели никакого отношения к правоохранительным органам, хотя и там хватало таких же дебилов.

— Куда? Зачем? — спокойно спросил Никита и потянулся за сигаретами, которые лежали на полке.

Он даже не стал спрашивать, кто они и откуда. Обычно такие крутые на подобные вопросы не отвечают, а ежели и сподобятся на ответ, то чаще всего он выглядит как удар кулаком по сопатке. Никите почему-то не хотелось получить по мордасам прямо с утра.

— Узнаешь, — отрезал старший из «быков». — Шевели копытами! Некогда курить.

— Мне бы чашечку ко-офе выпить, ва-анну принять, привести себя в порядок… — блеющим голосом затянул Никита и едва не заржал, вспомнив почти аналогичную сценку из старого фильма «Бриллиантовая рука».

Но про шампанское для опохмела он решил не говорить; вдруг до этих двух толстолобиков дойдет весь комизм ситуации и они сочтут, что над ними издеваются. Никите очень хотелось разойтись с незваными гостями миром.

— Обойдешься! — рыкнул главный.

— Парни, по-моему, вы не в ту квартиру попали, — сказал Никита, натягивая брюки. — Я живу тихо, мирно, никому дорогу не перебегал. Ладно бы менты пришли по мою душу, но вы-то с какого бодуна?

— Много разговариваешь, — наконец подал голос и второй «бык». — Иваныч, может, ему пасть заткнуть?

— Не спеши, Леке. Будет много балаболить — заткнем.

— А не много ли вы на себя берете, соколы? — спросил Никита.

Он почувствовал, что начинает заводиться. Это было очень нехорошее чувство. В груди вдруг появлялся жар, по мышцам словно пробегал ток, и разум начинал уступать место первобытным инстинктам. В такие моменты Никита мог убить человека не задумываясь. Но что хорошо на войне, тому совсем не место на гражданке, и Никита всегда старался сдерживаться до последнего.

— Иваныч, дай я врежу ему! Ну наглая морда… Ханурик хренов.

— Остынь, Леке, — приказал старший. — А ты, — обернулся он к Никите, — не хами. Иначе точно получишь по тыкве.

— Как говаривал один наш бывший президент, консенсус у нас не получился, — сказал Никита, застегивая пуговицы на рубашке. — И потом, мне бы хотелось видеть ваши верительные грамоты. То бишь кто вас послал по мою душу?

— Чего? — Леке вытаращился на Никиту, как баран на новые ворота. — Ты чё базлаешь, хмырь ушастый?! Иваныч, он продолжает хамить.

— Ты сам пойдешь или тебя вынести на руках? — чересчур спокойно спросил Иваныч, однако в этом наигранном спокойствии очень явственно прогремел грозовой раскат, не предвещающий ничего хорошего.

«Сейчас вмажет…» — подумал Никита и повеселел, наконец хоть какая-то определенность появилась, а то все бла-бла, бла-бла…

— Лучше на руках, — кротко ответил Никита. — Только мне бы туфли надеть.

— Лучше тапочки… с белыми шнурочками, — ухмыльнулся Иваныч.

И ударил. Нужно отдать ему должное — удар у него был хорошо поставлен. Будь на месте Никиты кто-нибудь другой, лететь бы ему в другой конец комнаты не долететь.

Но Никита ждал этот хук. Поднырнув под бьющую руку, он нанес основанием ладони точный удар в подбородок Иваныча. Это был прием из разряда «подлых». Никита научился так бить еще в детдоме, а в армии усовершенствовал технику. При желании можно было разнести челюсть Иваныча вдребезги. Но Никита ударил вполсилы; ему не хотелось калечить молодого еще в принципе парня (Иванычу было не более тридцати лет), который считал, что много мяса и жира на теле — это сила.