Все ее дороги ведут в Тихую Падь. Нет, не так. У нее одна дорога – и всегда сюда.

Она извивается белоснежной лентой зимнего морозного утра, тянется вуалью туманов и дымок, играет сотнями оттенков красного и рыжего. А еще она иногда бурая. Как засохшая кровь.

И сегодня эта дорога закончится.

Она даже принарядилась по этому случаю. Надела алое платье… такого же цвета, как лента, что развязал Василь в ту ночь.

В ту ночь, когда она ушла отсюда, думая, что никогда не вернется.

Но все ее дороги ведут в Тихую Падь.

Сколько раз она уже сворачивала, обнаружив, что едет по знакомому тракту, сколько раз уводила себя отсюда?

Но в этот раз не смогла. Единственное, что сделала – продала коня и пошла пешком, чтобы потянуть время.

Радим был очень недоволен ее решением, и сделал все, чтобы ей это показать. Всю дорогу недовольно фыркал, подныривал под ноги, несколько раз заставив споткнуться, а потом и вовсе куда-то исчез.

Она уже начала за него беспокоиться, но в один прекрасный момент, когда изъеденный ветрами старый частокол деревеньки можно было разглядеть среди деревьев, внезапно показался в поле зрения.

Все ее дороги ведут в Тихую Падь.

Его дороги – тоже.

– Что, старый лис, не хочешь быть один? – спросила она его, когда пушистый хвост ласково провел по ее лодыжкам. Радим бессовестно залез под юбку, но ее это не волновало.

Боднув ее ногу головой, Радим высунул нос из подола. Опять фыркнул, показывая, как сильно он недоволен ее решением покориться судьбе.

– Ты же знал, что однажды это случится, – укоризненно сказала она. – Что мы вернемся сюда. Это наша судьба, Радим. Наше с тобой проклятие.

Лис проворчал что-то совершенно недовольное. Он нечасто подавал голос, и она привыкла к тишине, что сопровождает ее повсюду.

Привыкла к расступающимся вокруг нее людям. Даже зажиточные горожане ее побаивались.

Никто не любит ведьм. Особенно таких, чья сила видна на расстоянии.

Особенно таких, чей дар не связан с провидением или судьбой.

Она – не вещунья, к сожалению. Она – истинная ведьма, подчиняющая себе силы ветра и воды.

И это видно по ее сапфировым глазам, в которых навечно поселились рыжие всполохи.

Жаль, что так все происходит. Будь ее воля – она прожила бы спокойную безвестную жизнь в Тихой Пади, вышла бы замуж за Василя – самого завидного и красивого юношу, который был в нее влюблен, родила бы ему трое… нет, пятеро детей…

И умерла бы.

Возможно – счастливой.

Но мы не выбираем свою судьбу. Как бы мы не пытались ее изменить, лента жизни извернется, завяжется в узел, но все равно заставит пережить то, что было предначертано.

И не важно: боль потери или неожиданный подарок.

Она давно уже смирилась.

Все ее дороги ведут в Тихую Падь.

Ведь ей предначертано ее уничтожить.

Или спасти.

Зачерпнув ложкой склизкую кашу из сечки, Лиска зажмурилась и отправила ее в рот, всеми силами себя убеждая, что это – очень вкусно.

Ей предстоял серьезный разговор с тетушкой Душицей, и следовало к нему хорошенько подготовиться: съесть всю кашу в тарелке, вымыть ее, пересыпать горох в новую бутыль (это она еще вчера должна была сделать, но засиделась за книгами допоздна), натаскать воды для кипячения…

Сегодня тетушка объявила банный день, и Лиска была этому очень рада! Ведь вечером… вечером…

– Тетя Душичка, а ведь сегодня в деревне ярмарка… – ну кто ее за язык тянул, а?

Она ведь не сделала еще ничего, и у тети будет повод ей отказать.

Тетушка аж вязание отложила. Хмуро посмотрела на Лиску и строго ответила.

– Тебе нельзя на ярмарку, Василиса. Сколько раз мне нужно повторить, чтобы ты и не думала заходить в Тихую Падь?

– Но… там же все будут… говорят, с этой ярмаркой даже какие-то скоморохи приехали! Можно я посмотрю? Одним глазком? – Лиска даже ложку отложила, пытаясь придать себе жалобный вид.

Тетя отложила вязание и тяжело встала с лавки. Она не была тучной или даже полной, но каждый раз, когда Душица шагала, ей казалось, что тетушка несет что-то тяжелое. Такое тяжелое, что от этого быстро устаешь.

– Нельзя тебе в деревню, Василиса. И если я узнаю, что ты хотя бы одной ногой ступила за частокол, я тебя накажу. А ты знаешь, как я умею наказывать.

Лиска знала. О, да, она знала!

Не успела она полгода назад попасть сюда, как тетя Душица хорошенько ее отлупила смоченными в воде прутьями. По попе. Лиске тогда целых три дня сидеть было больно!

– Но тетя Душичка… – шмыгнула носом Лиска. – Ну пожалуйста! Я больше никогда-никогда ни о чем не попрошу!

Она вскочила с табуретки и порывисто обняла тетю. От нее пахло кострами, осенними листьями и старостью.

Но Душица настаивала, чтобы Лиска называла ее именно тетушкой, а не бабушкой.

– Нельзя, – строго ответила Душица. – Но хочешь… – она тяжело вздохнула. Хочешь я принесу тебе из деревни сахарных петушков?

– Хочу. И еще хочу косынку, как у Здиславы! Яркую и красную! А потом еще я хочу… – Лиска чуть не задохнулась от желаний. Она столько всего хочет!

Вот прям все на свете!

– Еще… еще… ленточку… зелененькую! Нет! Синенькую!

– Хорошо, хорошо! – Душица ласково провела рукой по Лискиным волосам – темно-русым, густым, совершенно непослушным. – Будет тебе ленточка, петушок и косынка. Но ты пообещаешь мне, что твоя нога не заступит за частокол. Нельзя тебе в деревню, Василиса.

Лиска шмыгнула носом.

– Я еще ни разу там ни была, – она подняла голову и посмотрела на тетю полными слез глазами. – Почему ты меня не пускаешь?

– Вырастешь – расскажу. А сейчас просто пообещай, что пока меня не будет, ты займешься горохом, а потом переберешь крупу, что принесли нам третьего дня.

Лиска кивнула.

– Хорошо. Только пусть будет два петушка… нет, три!

Душица опять рассмеялась. Несмотря на возраст и белеющие в волосах пряди седины, ее голос был таким красивым, что Лиска заслушивалась.

– Три петушка, я запомню. А теперь марш за водой! Банный день у нас, забыла?

Лиска радостно схватила ведро и отправилась к ручью, будучи совершенно счастлива, что тетя не заставила ее доедать завтрак.