Тебе, Мелис

Как странно, подумала Сильвия, всего лишь легкая качка жалкого суденышка вызывает столь неприятные ощущения в желудке. Постоянное движение, естественное состояние, – но отнюдь не покой, к которому она привыкла. Совершая прыжки и пируэты по сотне раз в день, порхая по сцене, словно бабочка, Сильвия не испытывала никаких отрицательных эмоций и не чувствовала боли в натруженных мышцах – лишь приятную усталость. Зависть других танцовщиц кордебалета месье Фавра не волновала ее. Сильвия Ламорье – прима Парижской оперы, воплощение красоты и грации. Беспомощность – не ее удел.

Контролировать эмоции в любой ситуации Сильвия умела так же легко, как управлять своими движениями. Месье Фавр, имея склонность к преувеличениям, часто говаривал: «Представь, Сильвия, что ты – бабочка, а вовсе не корова! Ты только взгляни на себя! Я сейчас замычу!» Или: «Руки, Сильвия! Твои руки словно деревянные! Подними их вот так… ага, вот так, mon ange[1]. Ты – мечта! Я не сомневался, ты умеешь танцевать!» И Сильвия стала лучшей танцовщицей Парижской оперы. Бесспорно, именно месье Фавр помог ей добиться совершенства. Просто Сильвия смогла усвоить, что лучшая защита от его саркастических замечаний – уверенность в собственной неотразимости.

Волны Английского канала продолжали швырять проклятое суденышко из стороны в сторону. Нет уж, лучше каждый день выслушивать остроты месье Фавра… Ее внезапный отъезд из Парижа, вероятно, очень огорчил месье Фавра.

Письмо, спрятанное сейчас в сумочке, заставило Сильвию Ламорье впервые в жизни сломя голову ринуться в Англию. Около двух недель, подогреваемая надеждой и жгучим любопытством, Сильвия тайно готовилась к путешествию. Ни один человек не был посвящен в ее планы. И это было вполне понятно. Хотя содержание письма ей мало о чем говорило.

Поводом для побега стали его первые строки. Письмо начиналось с извинения за то, что автор вновь беспокоит мадам Клод. «Вновь беспокоит». Всякий раз, когда Сильвия перечитывала эти слова, ее охватывал гнев. Слова означали, что это не первое письмо. По меньшей мере второе. Далее таинственная незнакомка обращалась с просьбой к мадам Клод сообщить ей о молодой женщине по имени Сильвия. «Ибо я предполагаю, что она – моя сестра».

Под письмом стояла подпись: Сюзанна Уайтлоу, леди Грэнтем.

«Моя сестра». Сильвия никогда в жизни даже мысленно не произносила подобных слов.

За строками письма таилось неизвестное прошлое и будущее, о котором молодая женщина не могла и мечтать. В нем скрывалась какая-то тайна, о которой она и не подозревала. Родители Сильвии, по рассказам мадам Клод, умерли, и Господь упокоил их души. Мадам Клод вырастила и воспитала Сильвию как родную дочь. Письмо не попало бы в руки Сильвии, если бы не отъезд мадам Клод. Она поцеловала воспитанницу, поручила ей присмотреть за попугаем Гийомом и отправилась на юг.

Лишь несколько дней назад Сильвия оставила попугая на попечение экономки мадам Клод. Попугаю грозила разве что скука, поскольку он болтал на двух языках чуть хуже, чем Этьен, но гораздо лучше экономки.

Этьен.

Сильвия вновь почувствовала себя виноватой, как только вспомнила это имя.

Этьен ухаживал за ней и был при этом щедрым, пылким и страстным. Сильвия была готова поверить, что ее жизнь с Этьеном станет такой, о которой она может лишь мечтать.

Но его характер… Сильвия никогда не могла понять его до конца. Она сама вспыльчива, но при этом отходчива. Этьен, напротив, всегда отличался необычайным терпением, был непреклонен. Он умел выжидать, тщательно планируя свои последующие действия. Его ответные удары были неотвратимы, и он не позволял усомниться в их справедливости.

В последний раз Сильвия видела Этьена неделю назад. В предутреннем розовато-лиловом свете, проникающем в комнату сквозь занавеску, он спал, повернувшись к Сильвии обнаженной спиной и прикрыв лицо рукой. Она положила на подушку записку, в которой сообщала, что сожалеет о возможном отъезде, но надеется на скорую встречу.

Этьен любил ее – в этом Сильвия не сомневалась. Однако он с такой легкостью признавался в любви.

Сильвия была уверена: Этьен непременно стал бы уговаривать ее не покидать Париж; зная его характер, можно было вполне определенно сказать, что он обязательно отыщет беглянку. Лишь бы это не случилось раньше, чем откроется тайна загадочного письма. Ради этого молодая женщина и отправилась в столь рискованное путешествие.

Судно причалило к берегу. Наконец Сильвия ступила на землю Англии. Она мысленно поздравила себя с этой победой. Беглянка вдыхала английский воздух. Он был горяч и отдавал запахами дока, от этого воздуха Сильвии не только не стало лучше, а скорее, наоборот, неприятные ощущения в желудке усилились. Однако ощущение, что в ней бушует море, а окружающие цвета и звуки накатывают волнообразно, не покидало Сильвию. Вокруг сновали люди. Утреннее солнце бросало косые лучи с голубого неба, и они отражались на глади морской поверхности ослепительными бликами. Чайки описывали над причалом серебристо-белые круги. Легкие облака ничуть не смягчали яркий блеск солнца и приближающийся зной.

До сих пор не существовало ничего такого, к чему Сильвия не приспособилась бы. Поэтому она непременно заставит повиноваться и свой желудок. Стоит ей только захотеть.

Сильвия вполне сносно говорила по-английски. Окликнув молодого парнишку, который ловко, с готовностью, подхватил ее саквояж, она поспешила на поиски почтового дилижанса, следующего в Лондон. Сильвии до сих пор не доводилось путешествовать одной. Ей приходилось делать вид, что ей нечему удивляться. Она не беспомощный ребенок, нуждающийся в защите. После Парижа – города сложного, красивого и неоднозначного, как балет, – Лондон не может ее напугать. Тем более – Сильвия была в этом уверена – все большие города в общем-то одинаковы.

Оглядевшись, Сильвия сразу же увидела в толпе его спину, широкие плечи и характерную позу. Увидев Этьена, она испытала нечто вроде шока. Не может быть. Не может быть так скоро.

Сильвия не хотела рисковать. Отвернувшись, она быстро направилась к ближайшему дилижансу. Решение было принято.

Том Шонесси, удобно расположившись внутри дилижанса, пребывал в полном одиночестве. Незнакомая женщина стремительно распахнула дверцу и, бросившись ему на колени, обвила шею руками и спрятала лицо на его груди.

– Какого черта… – прошипел он.

– Тсс, прошу вас, сэр, – умоляюще прошептала незнакомка.

Внутрь дилижанса заглянул солидный джентльмен.

– Прошу прощения. – Он тут же поспешно захлопнул дверцу и исчез.

Молодая женщина, так неожиданно ловко устроившаяся на коленях Тома Шонесси, напряглась и взволнованно дышала. Некоторое время они оба не смели пошевелиться. Тому казалось, что он слышит шуршание одежды, чувствует запах специй, ванили и роз… Одним словом, это был запах женщины. Том почувствовал легкое головокружение.