Аврам Дэвидсон

Королевская тень не имеет границ

Историк Позднего Ренессанса, известный как Панноникус[1], писал: «Названия стран часто меняются, названия рек — никогда». Если бы он ограничился наблюдением, что названия стран меняются чаще, чем названия рек, то это утверждение стало бы ближе к истине. Все официальные наименования для нужд Триединой Монархии Скифии-Паннонии-Трансбалкании утвердили только на пятом году Царствования нынешнего Монарха; а название Истер обнаружено на древнейших картах; в так называемом «Дополнении к Прокопию»[2] цитируется ныне утраченный Фрагмент из Тацита[3], о том, что «Река у Галанов впадает в Истер» и так далее. Галлия, гаэлы, Галан, Галиция, Галлего, Галатия — всё это вехи некогда часто встречающихся границ расселения людей, на языках, которые ныне звучат лишь на Шотландском нагорье и островах туманной Атлантики. Меньшая из этих двух рек, на берегах которой зародился великий город Белла, до сих пор официально носит название Галланц… но для всех невежд столицы Триединой Монархии это всего-навсего Малый Истр.

Долгое время часть этой реки, ниже по течению, особенно протекающая через Южный Конец, была немногим лучше открытой канализации; однако теперь, как было объявлено, «Совет и Объединение Города Беллы» — наименование, которому в любом случае недоставало величественности, скажем, «Senatus populusque Romanus» — собирался приступить к двойному проекту борьбы с наводнениями и благоустройства меньшей реки: и этот проект должен был стать подарком ко дню рождения Его Королевского и Императорского Величества, Игнаца Луи. С известной степенью благоразумия не упоминалось, к какому именно дню рождения его собирались приурочить. Королю-императору недолго оставалось ждать, как ему стукнет восемьдесят два.

Разумеется, была неизбежна некоторая перестройка соседних участков; и один из землевладельцев, выскочка-пивовар, оказался достаточно неотёсан, чтобы возражать. Своды законов распахнулись достаточно широко, чтобы уведомить его о законе на принудительное отчуждение частной собственности, а затем захлопнулись, у него, так сказать, перед носом; пока этот хлопок всё ещё отзывался эхом, Суд Высшей Инстанции счёл целесообразным прибавить, возможно, как obiter dicta[4], старую поговорку: «Королевская тень не имеет границ»…

В один прекрасный день доктор Эстерхази подумал, что можно бы пойти и посмотреть, как движутся работы. Он не стал брать ни одну из своих карет и не поехал на паровом автомобильчике — в прошлый раз, когда он прибыл на нём в Южный Конец, один настырный пьянчуга аж свалился от изумления и вытянул компенсацию в виде горсточки жареных каштанов. Эстерхази сел в трамвай.

Весной дождей выпало меньше обычного и это предвещало беды крестьянским посевам и, в конечном счёте, беднякам, для которых повышение цен на товары… скажем, на пару пенсов… означало трагедию. Но, всё же, эта продолжительная засуха облегчила работы на Малом Истре: ряд дамб сперва уменьшил поток до струйки, а затем — напоследок — перекрыл его полностью. Там, где прежде река при паводках затопляла трущобы и свалки, теперь грандиозные земляные работы расчищали место под обсаженный деревьями пруд. В том, что бедняки будут очень признательны за этот парк, пока не было уверенности, но, конечно, они должны были быть признательны за существенный рост занятости, предоставляемый этим проектом. Неблагодарностью стало бы отсутствие признательности, поскольку он не только обеспечивал их заработком, но и помогал «рассеивать беспокойство», как газета «Вестник» напоминала своим читателям… немногие из которых, пожалуй, стали бы искать работу в этом проекте.

Эстерхази, с некоторыми усилиями, сумел просочиться сквозь толпу на Шведском Мосту (его когда-то пересёк Карл XII[5], спасаясь от турок, у которых он обрёл краткое пристанище после спасения от русских) и, в конце концов, подыскал местечко у перил. Казалось, он свысока взирает на небрежно разворошённый муравейник.

«Беспокойство» определённо присутствовало там более обычного. Королевское правительство Паннонии снова отказало словачкоязычному меньшинству в праве учиться на словаческом языке в школах Авар-Истра, столицы Паннонии, в то же время активно настаивая на расширении обучения на аварском для авароязычного меньшинства в школах Беллы: сербы, как обычно, совсем не замедлили напомнить, что подобная ситуация никогда не возникнет в (предполагаемом) Королевстве сербов, словачков и далматинцев. Румыны возобновили свой старый обычай водить свиней на рынок через турецкие и татарские кварталы; обычные маршруты были бы короче, но не настолько забавны. Конкордат с Ватиканом вскоре подлежал утверждению на пять лет и византийские делегаты в Парламенте снова объявили, что, если он будет утверждён, они проголосуют против Бюджета. Торговцы зерном уже начали копить запасы, в ожидании дефицита. И гиперборейцы снова отказывались платить подушный налог.

Длинные людские вереницы тянулись от основания раскопок наверх, передавая из рук в руки кожаные вёдра с грязью. Паровые экскаваторы работали бы быстрее, но во всей Белле имелось лишь двенадцать этих дымящих чудовищ, тогда как количество желающих подработать было бессчётным. Некоторые из рабочих, занимающие на социальной шкале класс повыше, видимо, ещё не закончили школу. У других, по-видимому, на иждивении имелись жёны и дети. Удивительное количество рабочих было уже в годах и один из них, по какой-то причине, не раз привлекал внимание Эстерхази; старый-престарый мужчина, седовласый и седобородый, облачённый в лохмотья, который медленно принимал ведро с грязью, с напряжением удерживал его и медленно поворачивался, чтобы передать дальше. Снова и снова взгляд наблюдателя возвращался именно к этой фигуре, хотя он и не мог сказать, почему.

Чтобы уйти от перил на мосту, потребовалось меньше времени, чем к ним пробраться. Эстерхази пересёк мост с южной стороны, немного поплутал по лабиринту улочек, где торговки рыбой вечно хлопали селёдками по мясницким колодам и хрипло голосили: — За грош! За грош! — и снова возвратился в пределы видимости раскопок. Очень-очень медленно, края огромной ямы становились более пологими, грязь сбрасывали вниз, в огромную кучу. Эта куча находилась в постоянном движении — раз за разом, лопаты сдвигали её на несколько шагов, откуда уже вёдрами кучу медленно переносили наверх и в фургоны, которые увозили её прочь, неизвестно куда. Мужчины в ведёрных бригадах наклонялись туда-сюда, из стороны в сторону. Кожаные ёмкости поднимались всё выше, выше, выше. Когда они опорожнялись, то их опять сбрасывали вниз, в яму.

Глаза Эстерхази искали что-то… кого-то… Он не понимал кого, пока не нашёл его снова. На этот раз тот находился ближе и, через миг-другой, Эстерхази понял, что это старик в обносках привлёк его взор.

Отчего-то старый труженик напомнил ему старого Императора. И это вызвало в памяти несколько слов Августина[6] об астрологии: