Он повидал немало пышных храмов, но впервые посетил украшенное столь роскошно жилище человека — пусть даже короля. Стены увешаны гобеленами, позолоченная лепнина сверкает в свете множества канделябров. Зал с начищенным до блеска паркетным полом заполняли люди, среди которых он знал только коннетабля Монморанси, гостеприимно встретившего его в Париже. Лицо вельможи было непроницаемо, и только чуть заметное мановение руки показало, что он узнал гостя и просит его подойти ближе.

— Мэтр де Нотрдам, лекарь из Салона-де-Кро! — гаркнул над самым ухом откуда-то взявшийся слуга в красной ливрее. Вздрогнув от неожиданности, он сделал сразу несколько шагов вперед и оказался прямо перед троном — точнее, перед двумя рядом стоящими креслами, где расположились высокий мужчина с надменным, скучающим лицом и смуглая некрасивая женщина с глазами навыкате, глядевшими внимательно и цепко. Конечно, он знал, кто это — христианнейший король Генрих Валуа и его супруга-итальянка Екатерина. Собирая информацию о владетельных домах Европы, он многое выведал о них. Пытаясь заручиться помощью богатейшего семейства Медичи во время войн в Италии, король Франциск женил сына на сироте с богатым приданым, принадлежавшей к этому роду. Подобно отцу, Генрих проводил время в охотничьих и любовных забавах, почти не уделяя внимания жене; рядом с ним всюду появлялась постоянная фаворитка Диана де Пуатье, перед ней заискивали, ей посвящали стихи. Место Екатерины было в покоях Лувра, где она исправно рожала супругу детей, молилась и взращивала ненависть ко всем, кто унижал ее или просто не замечал.

Месяц назад губернатор Прованса передал Мишелю де Нотрдаму приказ королевы прибыть в Париж. Астролог встревожился — как узнать, что именно в его писаниях вызвало монарший интерес? Уже прибыв в столицу после долгого, почти месячного путешествия, он попытался выведать это у Монморанси, одного из знатнейших вельмож королевства.

— Уж не знаю, сударь мой, — сказал старый коннетабль. — Ее величество суеверна и не оставляет без внимания ни гадателей, ни звездочетов, ни торговцев реликвиями. Думаю, вы займете достойное место в их ряду. Слышал, ее интересует ваше предсказание, связанное с какой-то упавшей звездой.

Это кое-что прояснило — в минувшем году он, как и многие, видел яркую кроваво-красную звезду, прочертившую небо над югом Франции и упавшую где-то в море. В альманахе на следующий год он упомянул, что эта звезда сулит страшную опасность королевству и лично королю Генриху. По привычке он писал туманно и осторожно, но оказалось, что в Париже его читают весьма внимательно. Теперь он стоял перед монаршей четой и думал, как выпутаться из неприятного положения. Покушение на жизнь короля намечалось им на июль, но в этом месяце, похоже, ничего подобного не случилось. Или все-таки случилось?

Генрих вымолвил несколько дежурных фраз — что-то о долге подданных быть кристально честными перед своим монархом. Он ответил, что в своих писаниях всегда говорит правду, которую ему сообщают не лукавые людские слова, а бесстрастные звезды, орудие Божьего промысла. При этих словах королева одобрительно кивнула:

— Это хорошо, мэтр, что ты видишь небесные светила исполнителями воли Всевышнего, а не орудиями слепого рока, как считали древние язычники. Вижу, нам справедливо говорили о тебе, как о человеке благочестивом. Надеемся, ты и впредь будешь направлять свои усилия к процветанию королевства.

Он не сразу понял, что аудиенция окончена, хотя король уже переговаривался о чем-то с коннетаблем, а королева и вовсе отвернулась. Уже у выхода его нагнал придворный, шепнувший: «Ждите, за вами придут». Отведенный в один из дворцовых коридоров, он прождал целых два часа, и вдруг дверь перед ним распахнула сама Екатерина. Усадила за небольшой круглый стол красного дерева, сама села напротив.

— Ваше предсказание встревожило нас, мэтр. В июле были приняты меры, и король избежал опасности.

Что ж, замечательно — он мог сказать, что принятые вовремя меры сорвали планы заговорщиков, и теперь никто не обвинит его в том, что предсказанное не сбылось. У него было еще несколько вариантов ответа, но этот, пожалуй, лучший.

— Но я хотела поговорить с вами о другом. Вы только что издали книгу пророчеств в стихах, мне доставили ее из Лиона. Там есть любопытное место… что-то про радугу, которая сорок лет прячется, а следующие сорок видна в небе каждый день. Интересно, что вы имели в виду?

Слова про Ириду, богиню радуги, он заимствовал из трактата знакомого лионского астролога Ришара Русса, но Екатерина эту книгу, очевидно, не читала. Он что-то забормотал про великую засуху в конце времен, которая будет длиться сорок лет, и тут королева сердито перебила:

— Бросьте вилять! Как будто вы не знали, когда писали это, что радуга — мой личный герб! Сорок лет мне исполнится через четыре года. Что же случится тогда, что вам сказали звезды?

Ему пришлось как следует напрячь ум, чтобы изобрести устроившее Екатерину объяснение касательно того, что через четыре года ее таланты и добродетели, пребывающие под спудом, вдруг откроются и станут видны всем. После этого никто не осмелится посягать на ее высокое положение, которое она будет занимать, как говорят звезды, еще сорок лет.

— Неужели мой августейший супруг проживет так долго? — спросила она, нервно теребя четки.

Она не любит мужа, он понимал это. Как такая гордая и самолюбивая женщина может любить человека, грубо унижающего ее? Однако ему говорили, что Екатерина обожает сыновей и готова сделать едва ли не все, чтобы они взошли на трон.

Екатерина Медичи

— Ваше Величество, звезды пока не открыли мне час смерти вашего супруга, но к моменту соединения Марса с Сатурном, что наступит через семь лет, Францию может ждать смена монарха. Я видел, что место великого льва займет его сын, отважный львенок, чье правление будет не менее блистательным…

Кажется, королева была довольна. Напоследок она взяла с него обещание предсказать будущее ее четырех сыновей, которые в те дни жили в летнем дворце Сен-Жермен.

Однако переволновавшегося астролога свалил приступ подагры, и принцев он увидел только две недели спустя. Старшему, Франсуа, было 11 лет, младшего, его тезку, несла на руках кормилица. Нотрдам будто бы предсказал королеве, что все четверо один за другим станут королями. Но кто мог слышать это, если они говорили наедине, в строгой тайне? И разве осторожный предсказатель произнес бы такую фразу, означавшую, что как минимум трое сыновей Екатерины умрут молодыми и притом бездетными? Самое удивительное, что так и случилось: правда, Франсуа-младший так и не побывал на троне, но троим его братьям это удалось. Наследников они не оставили ввиду слабого здоровья и странного для французских монархов равнодушия к женщинам. Последний из них, Генрих III, был убит в августе 1589 года через полгода после кончины королевы-матери, балансировавшей на вершине радуги не сорок, а всего тридцать лет.