Иван Крастев

После Европы

AFTER EUROPE by Ivan Krastev

Copyright © 2017 University of Pennsylvania Press

Все права сохранены. Публикуется по соглашению с University of Pennsylvania Press, Филадельфия, Пенсильвания. Ни одна часть этой книги не может быть воспроизведена или передана в какой-либо форме или какими-либо средствами без письменного разрешения University of Pennsylvania Press.

© ФГБОУ ВО «Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации», 2018

Благодарности

Порой кажется, что будет проще переписать сотни тысяч беженцев и мигрантов, прибывших в Европу в 2016 году, чем назвать всех людей, повлиявших на эту книгу, и все институции, оказавшие мне поддержку в работе над ней.

В значительной степени повлиял на этот текст Ленни Бенардо, который дважды его прочел и отредактировал. Его мысли встречаются на многих страницах. Немало идей, изложенных в книге, родилось в беседах со Стивеном Холмсом и Марком Леонардом. Ян-Вернер Мюллер и Джон Палателла не только прочли и подробно прокомментировали книгу, но также во многом сформировали мое видение популизма. Соли Озел и Федор Лукьянов делились со мной ценными мыслями относительно ситуации в Турции и России. Я глубоко обязан Дэймону Линкеру, моему редактору в Penn Press, и моему литературному агенту Тоби Манди за их постоянную поддержку и критику. Тоби сумел убедить меня в том, что хуже идеи написать книгу в разгар великой трансформации может быть только идея не написать ее.

Я бы хотел поблагодарить моих коллег из Центра либеральных стратегий в Софии, Болгария, в особенности Яну Папазову, за безусловную поддержку и помощь. Без Яны эта книга никогда не была бы закончена. Институт гуманитарных наук (IWM) предоставил мне необходимое время и обеспечил идеальными рабочими условиями. Я также многое почерпнул в беседах и обеденных диалогах с коллегами по институту и хотел бы отдельно выделить Холли Кейс и Шалини Рандериа. Холли так страстно интересуется ЕС, как это может делать только американский историк Европы XIX века, а Шалини знает о Европе столько, сколько этого можно ожидать от индийского интеллектуала, сделавшего карьеру на континенте. Два года назад мне выпала честь вести ежемесячную колонку в The New York Times. Регулярность этой задачи дисциплинировала мой ум, а редакторы Клэй Ризен и Макс Штрассер помогали уловить главное в текущей повестке. Марк Платтнер из Journal of Democracy позволил мне изложить основные темы книги на страницах журнала и тем самым дал возможность воспользоваться его редакторскими советами. Адаму Гарфинкелю я обязан литературным неологизмом «Можетград». Одно это слово подтолкнуло меня посмотреть на Европу под другим исследовательским углом.

Я бы хотел поблагодарить мою семью, с которой я ежедневно практикую искусство размышления о событиях, происходящих в мире: мою жену Десси, адепта цивилизованного спора и мастера задавать вопросы, которые никто другой не осмелится задать; мою дочь Нию и сына Йото, чье присутствие в моей жизни побуждает меня пытаться понять мир, в котором они будут расти и преуспевать.

Введение

Хроническое дежавю

В один из последних дней июня 1914 года в отдаленный военный городок на границе империи Габсбургов пришла телеграмма. Она состояла из единственного предложения, напечатанного заглавными буквами: «ПО СЛУХАМ, НАСЛЕДНИК УБИТ В САРАЕВЕ». Обсуждая с земляками смерть эрцгерцога Франца Фердинанда, слывшего особо расположенным к славянам, один из офицеров, граф Баттьяни, от волнения перешел на венгерский. Лейтенант Елачич, словенец, не любивший венгров в первую очередь за их мнимую неверность престолу, настоял, чтобы беседа велась, как принято, на немецком. «Я скажу по-немецки, – ответил граф Баттьяни. – Мы, мои соотечественники и я, пришли к убеждению, что должны радоваться, если эту свинью действительно прикончили».

Это был конец многонациональной империи Габсбургов – по крайней мере, в том виде, в каком Йозеф Рот описал ее в своем главном романе «Марш Радецкого»[1]. Крах империи был отчасти роком, отчасти убийством, отчасти самоубийством и отчасти простым невезением. Пока историки спорят о том, был ли распад империи естественной смертью, вызванной разложением институтов, или жестоким убийством на полях Первой мировой войны, призрак неудавшегося габсбургского эксперимента продолжает преследовать Европу. Свидетель (и историк) падения монархии Оскар Яси был совершенно прав, когда в 1929 году писал, что

…если бы эксперимент Австро-Венгерского государства и впрямь оказался удачным, Габсбургская монархия сумела бы на своей территории решить основополагающую проблему современной Европы… Как можно уравновесить нации с абсолютно разными идеями и традициями таким образом, чтобы все они могли и дальше продолжать жить своей особой жизнью, но в то же время ограничили национальный суверенитет до такой степени, чтобы обеспечить мирное и эффективное сосуществование?[2]

Как известно, эксперимент так и не был завершен, поскольку Европа не смогла решить сложнейшую из стоявших перед ней проблем. Книга Рота – яркая иллюстрация того, сколь быстро рушатся выстроенные человеком политические и культурные миры. Их распад является следствием структурных изъянов и одновременно представляет собой нечто вроде дорожного происшествия – непреднамеренное следствие или случай сомнамбулизма, событие со своей особой динамикой. Оно случайно и вместе с тем неизбежно.

Переживает ли Европа подобный «момент дезинтеграции» сегодня? Свидетельствует ли демократическое решение Британии покинуть Союз (в экономическом плане равнозначное выходу двадцати менее крупных стран – членов ЕС) и взлет популярности партий евроскептиков о крахе последнего эксперимента, призванного решить главную проблему континента? Суждено ли Европейскому союзу распасться подобно Габсбургской империи?

Ян Зелёнка верно заметил, что «у нас есть много теорий европейской интеграции, но нет практически ни одной теории европейской дезинтеграции»[3]. И это не случайно. Архитекторы европейского проекта заставили себя поверить, что, избегая слова на букву «д», можно гарантированно миновать катастрофу. Европейская интеграция была для них чем-то вроде скоростного поезда, главное – не останавливаться и не оглядываться назад. Вместо того чтобы сделать интеграцию необратимой, они предпочли сделать дезинтеграцию немыслимой. Есть еще две причины отсутствия теорий дезинтеграции. В первую очередь – это недостаток четкого определения. Как отличить дезинтеграцию от реформы или реконфигурации Союза? Можно ли признать дезинтеграцией выход нескольких государств из еврозоны или ЕС? Станет ли ею ослабление влияния ЕС в мире или отказ от важнейших достижений европейской интеграции (например, от свободного передвижения людей или упразднение таких институтов, как Суд Европейского союза)? Считать ли дезинтеграцией возникновение двухуровневого ЕС, или же это шаг на пути к более прочному и совершенному