Борис Тененбаум

ГЕНИЙ ЗЛА МУССОЛИНИ

Пролог

Италия — старая страна. Два тысячелетия назад Рим правил миром. Времена эти давно прошли, но страна глубоко встроена в современный мир и памятью о Римской империи, и попорченными прошедшими веками руинами Колизея. Если вы любите музыку, то знаете, что постановки итальянских опер украшают программы лучших театров мира.

Скажем, «Принцессу Турандот» Пуччини могут поставить где-нибудь в Пекине.

Италия настолько переполнена бесценными картинами, что на них не хватит никаких музеев, имена Рафаэля и Микеланджело уж который век звучат как нарицательные обозначения гениальных художников, и вот только в мире политики наблюдается некая странная аномалия. Если проехать Италию с самого севера и до самого юга, вы найдете сколько угодно памятников выдающимся людям страны, но, скорее всего, никто из них политикой не занимался.

Единственным исключением, пожалуй, стал бы Гарибальди.

Наверное, нет в Италии ни одного хоть сколько-нибудь крупного поселения, в котором не было бы улицы Гарибальди. А если не улицы, то площади, или моста, или какой-нибудь галереи…

Что поистине уникально, так это то, что «правило Гарибальди» распространяется на все регионы Италии — а их сейчас ровно двадцать числом, — и друг от друга они отличаются так, что уроженец Калабрии совсем не обязательно понимает, допустим, венецианца.

Объединение страны в единое политическое целое случилось не вдруг, и Королевство Италия возникло сравнительно недавно, в 1861 году. Процесс носил звучное наименование — Рисорджименто (итал. il risorgimento — «возрождение», «обновление»), и как-то так получилось, что главным героем Рисорджименто оказался Джузеппе Гарибальди.

В Италии он затмил всех прочих политических деятелей своего времени, имена Виктора Эммануила II, короля Сардинии и Пьемонта, и его хитроумного министра Кавура для широкой публики мало что значат, хотя их вклад в общее дело был более чем весомым.

И если так обстоит дело в Италии, то уж про иностранцев и говорить нечего — Гарибальди в их глазах не просто стоит на первом месте, а вообще является единственным отцом объединенной Италии. Подвиги его — настоящие и выдуманные — превозносились сверх всякой меры, писать о нем полагалось не иначе как с благоговейным придыханием, и это правило касалось не только описания военной или политической деятельности великого героя, но даже такого вроде бы тривиального дела, как женитьба.

Согласно легенде, Гарибальди углядел свою суженую в подзорную трубу с борта корабля и, едва спустившись на берег, сделал ей предложение.

Вот как это было описано в биографии Гарибальди[1], вышедшей в Санкт-Петербурге в 1892 году:

«…он подошел к ней и сказал: «Дева, ты будешь моею женой». В тот же вечер Анита оставила родительский дом и навсегда связала судьбу свою с судьбой Гарибальди. После нескольких лет свободной любви они были обвенчаны…».

Если внести в это пламенное повествование долю холодного реализма, то окажется, что покинуть родительский дом Анита никак не могла, потому что с 14 лет была замужем за местным сапожником.

Но все остальное, в общем, соответствует действительности — супруги действительно долго жили вместе, и Анита была своему мужу верной подругой и родила ему четверых детей. Она умерла во время пятой беременности, и он очень по ней горевал.

Но жизнь не стоит на месте, и в период между 1859 и 1860 годами, в самый разгар борьбы за объединение Италии, Гарибальди в течение восьми месяцев успел обзавестись ребенком от связи с простой крестьянкой, сделать предложение некоей баронессе, которая ему отказала, влюбился в другую аристократку, на этот раз графиню, и в итоге женился на барышне, не достигшей еще и 18 лет, дочери маркизы. С которой он, впрочем, моментально развелся, обнаружив, что она уже беременна от какого-то другого своего воздыхателя[2]. Что и говорить — легенды полны упрощений.

А жизнь, как всегда, оказалась куда красочней и интересней…

Примем это утверждение как тезис, добавив, что Джузеппе Гарибальди его сторонники называли «дуче», что по-итальянски значит «вождь», и сообщим, что 2 июня 1882 года он умер в своем доме на острове Капрера.

А примерно через год, 29 июля 1883 года, на хуторе Варано ди Коста, расположенном рядом с деревенькой Довиа округа Предаппио, в семье кузнеца Алессандро Муссолини родился мальчик.

На следующий день его окрестили и нарекли Бенито…

Юность вождя

I

По обычаю того времени ребенку принято было давать не одно имя, а целую цепочку — считалось, что покровительство сразу нескольких святых даст новорожденному больше шансов к успеху. Традиция не была нарушена, и полное имя мальчика было Бенито Амилькаре Андреа Муссолини, вот только к святым это не имело никакого отношения. Алессандро Муссолини был убежденным безбожником, попов полагал обманщиками простого народа и сына нарек в честь революционеров. Амилькаро Чиприани был как бы соратником Гарибальди, Андреа Коста — известным местным социалистом, а имя Бенито было добавлено в честь Бенито Хуареса, президента революционной Мексики.

Известен он был тем, что в 1867 году не поколебался расстрелять своего предшественника, Максимилиана I Габсбурга, при французской поддержке три года продержавшегося нд призрачном престоле Мексиканской империи.

Расстрел коронованной особы в те времена был делом неслыханным, но Алессандро Муссолини был решительным человеком, ценил твердость и непреклонность и желал, чтобы эти качества перешли к его сыну.

Мальчик, надо сказать, не обманул его ожиданий: на одиннадцатом году жизни его исключили из школы за то, что он перочинным ножом пырнул своего товарища. Ну, удар пришелся в руку, все обошлось небольшой царапиной, но монахи — преподаватели школы решили, что с них довольно.

В новой школе дела пошли получше.

Муссолини любил подчеркивать свои интеллектуальные достижения и в автобиогафии пишет, что был первым учеником в своем классе. Примем это заявление с долей здорового скептицизма. Не то чтобы школьные успехи так уж важны для блестящего будущего — Черчилль, как известно, был заядлым двоечником.

Но короткие полстроки — «был первым учеником» — в автобиографии Муссолини все-таки кое о чем говорят. Во-первых, это неправда, он стоял где-то в середине списка по общей успеваемости, и учителя ничего особенного от него не ожидали. Во-вторых, хромал он не в чем-нибудь, а именно в нехитрой школьной математике.

С риторикой у него выходило гораздо лучше.

Ну, скорее всего, школа вообще не слишком занимала