Юрий Крутских

Камрань, или Последний «Фокстрот»

Глава 1

Дорога в никуда, или последний шаг командира

Воскресенье, четыре утра. За окном густая угольная чернота и ни единого намёка на скорый восход. Но уже через полчаса мгла начнёт отступать, заиграют робкие предрассветные проблески, вспыхнет от первой искры розовеющая дуга горизонта. Спать бы и спать ещё в свой законный выходной день, но кому потребовалось звонить «большой сбор», да так громко и длинно, что, кажется, сейчас развалится голова!? Какой гад истошно кричит: «Команда, подъём!», да таким резким и мерзким голосом, что хочется оглохнуть и ничего уже не слышать никогда!? Какая тварь безжалостно врубает в казарме ослепительный свет, и несколько десятков сонных, полуголых парней начинают ворочаться и щуриться, как беспомощные котята!?

— Кто посмел? С какого перепуга?! — продирая слипшиеся глаза, командир в недоумении смотрит на часы. Он не может понять, кто кроме него мог решиться на такой беспредел. Мыслей никаких. Залитый вязкой патокой мозг буксует, скользит и никак не может за что-нибудь зацепиться.

Скрипнула панцирная сетка видавшей виды армейской кровати. Ноги нащупывают, пытаются попасть в тапочки на полу. Встал, тряхнул головой, прошел, покачиваясь, по каюте. Зажурчала, забилась в умывальнике тонкая струйка.

Растирая тёплую воду по лицу и шее, сморкаясь и фыркая, командир постепенно приходит в себя. Только сейчас он начинает осознавать, что надсадный вой и шум в ушах — это не полусонные галлюцинации, а звук сирены за окном и топот ног куда-то бегущих людей.

— Что такое? Тревога? По всей базе! Этого ещё не хватало… — бормочет под нос командир, быстро натягивая штаны и через пуговицу застёгивая рубашку.

В дверях уже топчется старпом, в глазах — немой вопрос и искреннее недоумение: все прежние «тревоги» были, как и положено на флоте, «неожиданными», о них за неделю знали все — от водителя комбриговского УАЗика до жены начальника продсклада базы мичмана Прушкина — и к ним готовились. Прушкин, например, в такие дни старался утащить домой по максимуму, чтоб, если враги вдруг захватят базу, им меньше досталось. А тут вот — непонятно что!

Из штаба прибежал запыхавшийся рассыльный, с таинственным видом вручил под роспись пакет с солидной красной полосой наискосок и, не пояснив ничего, тут же скрылся. В подобной форме передачи распоряжений тоже было что-то новенькое. В пакете — приказ: экстренно готовить корабль к «бою и походу» и в шесть ноль-ноль сниматься со швартовых. По прибытии в точку погружения вскрыть другой пакет, за номером 7Ф, хранящийся на корабле у командира в сейфе под кроватью. О том, что это могло означать, даже думать не хотелось…

— Серьёзно всё… однако… — командир хмурится, ещё раз перечитывает приказ и тянется к трубке телефонного аппарата. Но связи нет, телефон молчит, не издавая даже обычных гудков. Странно…

— Что произошло? Не в курсе? Новости вчера смотрел? — командир с надеждой глядит на старпома. Тот пожимает плечами и, наморщив лоб, начинает припоминать, о чём вчера говорили в программе «Время»:

— Прибалты хотят выйти из СССР, уже какие-то декларации о суверенитете понапринимали. Азеры с армянами опять режут друг друга в Нагорном Карабахе. Горбачёв в Америке снова каялся и ещё какую-то мирную инициативу предложил — Нобелевскую премию, видимо, уже конкретно пообещали… В общем, «процесс идёт»…

— И это всё? — командир разочарованно смотрит на старпома.

— Ну… Ельцин вышел из КПСС… — морщит лоб и припоминает тот из последних сил. — И с ним ещё два… или три… миллиона членов… в смысле… партии.

— Надо же, какие смелые люди! Ничего ведь, бл@дь, не боятся! На амбразуру прям… — восхищается героями командир. — Вот она — честь и совесть нашей эпохи!

Плюёт в сердцах. И вновь с надеждой:

— Ну, Сергей Горыныч… тьфу ты, Гариевич! И что… никакого обострения… международной обстановки? Никто никого не взорвал, не потопил, не сбил? Не захватил заложников? И даже просто никого не пристрелил?

Старпом беспомощно разводит руками, но при этом делает такое решительное и волевое лицо, что становится ясно: хоть и виноват, но готов исправить — взорвать, потопить, пристрелить…

— А это почему тогда? — командир словно не замечает рвения, выраженного на лице подчинённого, и кивает на окно, откуда ещё доносится надсадный вой. — А это знаешь, что означает? — трясёт он перед носом старпома злополучным пакетом с красной полосой.

Старпом знает… Проходили… Он с опаской глядит на пакет, судорожно сглатывает слюну и незаметно, где-то в районе пупка, крестится.

Но командиру уже не до сантиментов, взгляд его холоден и решителен:

— Экипаж на борт! Быстро! Начинай приготовление! Я в штаб, — и, давая понять, что разговор окончен, зарывается с головой в открытом сейфе, торопливо доставая и складывая в портфель личные вещи и документы. Через мгновение из-за двери доносится звериный рёв старпома, ленивое шарканье ног перерастает в частый топот, и не более чем через десять минут экипаж рысцой бежит по тёмным улочкам городка на подводную лодку.

Прихватив тревожный чемоданчик, командир последним покидает казарму. Проходя по коридору, заглядывает в спешно оставленные каюты и кубрики, глядит на непривычный раздрай, на брошенные в суете вещи. И как-то неспокойно становится у него на душе…

До штаба пара минут ходу. Наконец-то умолкла сирена, но в ушах ещё звучит её пронзительный тревожный вой. Людей на территории базы уже нет — тревога разогнала всех по местам. Группа морпехов из роты охраны в полной боевой выкладке, бряцая оружием, пробегает мимо. Командир сторонится, пропускает и печально смотрит им вслед. Он пытается припомнить, когда в последний раз происходило нечто подобное — за двадцать лет подводной службы вспоминаются лишь два случая. Первый — когда в феврале семьдесят девятого года китайцы напали на Вьетнам. Тогда прямо с автономки его лодку завернули на юг и месяц держали на входе в Тонкинский залив в полной боевой готовности. Второй раз — когда в восемьдесят третьем был сбит южно-корейский «Боинг». Тогда тоже, ничего не объясняя, среди ночи выгнали лодку из базы, и уже в море пришёл приказ следовать на перехват авианосно-ударной группы. И тоже был пакет с красной полосой наискосок… Вспомнилось, как своими руками с минёром и замполитом снимал шифр-замки с боевых клапанов третьего и четвёртого торпедных аппаратов, как делал запись в вахтенном журнале о разблокировке ядерного боеприпаса, как двое суток в ожидании роковой команды стояли наизготовку. Тогда не думал, не осознавал, лишь потом стало доходить, как