Строгий голос дяди Генри ворвался в полудрему, которая спасала меня от длившихся уже полчаса наставлений. С трудом подавив зевок, я постаралась придать взгляду осмысленности.

— Мирра! Ты меня слушаешь?!

— Конечно слушаю, дядя.

— Мирра, ты должна быть всегда вежливой и опрятной, внимательно слушать старших и не витать в облаках, когда к тебе обращаются! О великая Зорра! Ты опозоришь меня в академии! — воскликнул дядя, устало потерев изрядно постаревшее за последние полгода лицо. Потеря главы рода и брата не прошла для него бесследно. Диковатая, необученная манерам племянница не облегчала ему жизнь. Мне было искренне жаль дядю. Но себя я жалела сильнее.

Два брата были словно Мер и Тотт. Мой отец, естественно, был Тоттом во плоти: красивый, очаровательный плут, склонный к сомнительным авантюрам. Сколько я себя помнила, с ним вечно приключались неприятности в виде карточных долгов, драк с пьяными приятелями и скандалов с многочисленными любовницами, которых он неизменно тащил знакомиться с любимой дочуркой.

В то же время дядя Генри выступал в роли его диаметральной противоположности — был строгим приверженцем правил и приличий. Идеальная, прилизанная, как его прическа, репутация была предметом гордости дяди. И то, что судьба рода зависела от дочери беспутного братца, вызывало у него приступы раздражения — хотя в силу собственной занудной правильности он старался не давать им воли, по крайней мере, перед лицом общественности. Дома же он читал мне бесконечные нотации о долге и приличиях. То, что моему отцу было суждено родиться первым и стать главой рода, было определенно насмешкой богов.

Я была маленькой принцессой для отца и инструментом, который можно было использовать во благо рода, для дяди Генри.

Вынырнув из мрачных размышлений, я вслушалась в то, что так упорно пытался втолковать мне опекун. В напыщенной речи бесконечно повторялись слова «должна», «прилично» и «правила». Ничего нового.

Наконец брюзжание начало замедляться, словно истончившийся поток воды в пересыхающем роднике. Слова капали все реже и реже, пока не сошли на нет. В кабинете отца воцарилась благословенная тишина.

Я тихонько поднялась со своего места и с опаской взглянула на дядю, уронившего подбородок на внушительную грудь. Мне хотелось уйти без удушливых прощаний и так надоевших за эти полгода наставлений.

Отлично! Сонные капли подействовали как нужно.

Выйдя из кабинета, я осторожно прикрыла дверь. В этом самом кабинете я когда-то сидела в кресле с книгой и наблюдала за тем, как работает отец. Все в нашем небольшом поместье напоминало о нем, весь дом дышал им. Я брела по коридорам, касаясь памятных вещиц, в которых хранились отблески прошлой жизни. Как бы мне хотелось встретиться с отцом еще раз, последний.

Он покинул меня так неожиданно. В груди будто оборвалась ниточка, которая всегда нас связывала. Как бы далеко он ни находился, я всегда чувствовала ее. Но теперь в груди поселилась пустота, и я оказалась среди бушующего моря совсем одна.

В своей комнате я принялась быстро собирать чемодан. Пора прощаться с этим домом. Возможно, я уже никогда не вернусь сюда. Путь, который я выбрала, может увести меня очень далеко. И начинается он в академии. Мои способности к иллюзорной магии были гораздо ниже средних, но я собиралась упорно трудиться, чтобы задержаться в академии столько, сколько потребуется.

Я единственная наследница отца, поэтому с самого детства все с нетерпением ждали пробуждения во мне Таланта, но, когда мне исполнилось одиннадцать лет, он так и не проявился. Вереница Талантов в нашем роду должна была вот-вот закончиться на мне, поэтому дядя Генри начал искать решение. И нашел.

Это решение и стало причиной моего срочного отъезда в академию. Талантливый муж, который возглавил бы род и оттянул его угасание и лишение аристократического титула, стал бы спасением. Никто и не подумал спрашивать моего скромного мнения, а я не стала вступать в открытое противостояние. Ведь у меня был план. План, для воплощения которого академия стала ключевым моментом.

Но было еще кое-что, что мне отчаянно хотелось сохранить в тайне от опекуна, а сохранять его таковым под пристальным вниманием было практически невозможным. Дядя уже начал подозревать неладное. Я не могла допустить, чтобы он узнал об Из.

С самого раннего детства я понимала, что мне суждено стать главой рода, и что я была обязана сделать все возможное и невозможное, дабы оказаться ближе к Правящим. Сделать так, чтобы род снова вернулся в список элиты. Но проблема состояла в том, что в мое понимание мира не входило раболепие перед Правящими, а желание во чтобы то ни стало возвысить свой род было мне чуждо — благодаря отцу.

Он воспитывал меня на рассказах о распределении власти и социальном неравенстве, о тоталитарной власти Правящих и всей той несправедливости, что творилась в мире по их указке. Мой отец был революционером, участвовавшим во Второй войне. Возможно, именно это и стало причиной начала падения и ссылки нашей семьи на окраину леса.

Дядя Генри отчаянно желал вернуть статус нашему роду, а отцу претила эта мысль. Он поклялся никогда больше не приближаться к столице и Правящим и хотел, чтобы я пошла по его стопам. Так я оказалась между молотом и наковальней. С одной стороны отец, с другой дядя.

По этой причине я и не стала сообщать отцу о тех странностях, которые начали проявляться с приходом первых женских дней. Я тщательно скрывала свои «приступы». Мне не хотелось привлекать к себе излишнее внимание, а тем более прослыть сумасшедшей.

Сборы продвигались довольно быстро, хотя меня то и дело отвлекали непрошеные воспоминания. Я решила не брать ничего лишнего, но забила чемодан книгами. Без них я не представляла своей жизни.

Еще раз пройдясь по комнате, я подошла к стоящей на окне шкатулке. В ней хранилось мое главное сокровище. Его я оберегала пуще старинных фолиантов. Это была старая фотокарточка. Я аккуратно, практически не дыша, вытащила маленький измятый квадратик фотобумаги. На ней запечатлена стройная тонкая девушка. Моя мама.

В детстве я часто тайком рассматривала фотокарточку, стараясь не попасться отцу. Он не знал о том, что я нашла ее тлеющий обрывок в камине. Большая часть скукожилась и почернела, но девушку с пронзительным взглядом еще можно было рассмотреть. Ее звали Лиррия Амори. Красивое имя. Жаль, что от нее мне осталось только имя и этот жалкий клочок бумаги.

И вот сейчас я стояла на пороге новой жизни, не решаясь шагнуть в нее безоглядно. Не решаясь забыть прошлую жизнь и двигаться вперед. Мне бы хотелось отмотать время на семнадцать лет назад и посмотреть на картинку счастливой семьи, которую так красочно описывал мне папа. Взглянуть и вдохнуть аромат счастья и безмятежности. Коснуться кончиками пальцев нежного хрупкого мирка в поместье на краю Темного леса. Увидеть улыбки родителей.