Бит («Разбитого») Отеля больше нет. Фасад первого этажа дома номер девять по улице Жи-ле-Кер перестроен, а само здание, состоявшее из отдельных комнат с общими туалетами, а точнее дырами в полу, теперь занимает отель Relais du Vieux Paris. Его стены расписаны Пьером Фреем, индивидуальные сейфы в номерах, 19 телевизионных каналов, телефоны с модемом, мини-бары, белоснежные ванные с фенами и махровыми халатами. Узкая улочка, однако, почти не изменилась; и каждое утро, как и в Средневековье, вода стекает в канавки, образующие сложную систему канализации, и бурлит водоворотами вокруг куч тряпок, наполняющих их. Старинные серые стены по сторонам улицы такие же выщербленные и заделанные на скорую руку во многих местах, какими они и были сорок лет назад. Как обычно, от дренажных канав поднимается легкий пар, а в конце узенькой улочки открывается вид на другой берег Сены с Дворцом правосудия и стройной башней церкви святой Стефании, которая лишь немного изменилась за прошедшие сотни лет.

Номер девять по улице Жи-ле-Кер, или Бит Отель, — легендарный адрес, такой же, как отель «Челси» в Нью-Йорке или «Шато Мармон» в Голливуде — места, где жила богема разных стран. Еще были отели «Миллз» и «Альберт» в Нью-Йорке, «Свисс Америкэн» и «Вентли» в Сан-Франциско, мотель «Тропикана» в Голливуде, там жили артисты и поэты. Эти названия встречаются в стихах, мелькают в нечетких авангардных кинолентах, они становятся названиями для огромных абстрактных картин, представляющих собой нагромождение красок, они появляются в списках адресов в поэтических журналах — небрежно нацарапанные рекомендации, где остановиться, если вы когда-нибудь выберетесь за пределы Британии.

Уже в 1959 г., когда мне было 16 лет и я пошел учиться в художественный колледж в Англии, я знал о существовании битников («Разбитых») и буквально через пару месяцев заполучил некоторые их работы. Я сразу проникся этими идеями и понял, что рано или поздно нам суждено встретиться. Давно прошло время, когда художники жили в мансардах, но казалось, эти люди продолжали традицию. К сожалению, я так и не побывал в Бит Отеле во времена его расцвета. В 1963 г., когда я получил паспорт, он уже закрылся. Много лет я слушал рассказы моих друзей о путешествиях, обычно это были студенты, которые автостопом добирались до Парижа в лучших традициях романа «На дороге».[1] Приятели из колледжа, друзья и соседи постарше по студенческому общежитию возвращались из Парижа, покуривая «Житан» или «Галуаз» и пряча только что изданный «Голый Ланч»[2] под рубашкой в надежде, что таможенники не найдут и не конфискуют его.

Да и сам Париж был в те годы своеобразным местечком. Бары там оставались открытыми после десяти вечера, не то что в Англии, в соответствии с тогда действовавшим законом. Французские сигареты были крепче и ароматнее, а в метро существовали места первого и второго класса. Было чудно слышать о туалетах в виде дыр в полу, писсуарах на открытом воздухе или о женщинах, присматривавших за уличными уборными. Путешественники рассказывали о студенческих бистро и молодежных джазовых клубах, которые в Париже были обычным явлением; в Лондоне же тогда работал только один джазовый клуб — у Ронни Скотта, — и это было довольно дорогое заведение. Они рассказывали о легкодоступном сексе и о том, что наркотики достать сравнительно просто. И, хотя мы знали, что они приукрашивают свои рассказы, жизнь во Франции в целом казалась куда более интересной, чем в Англии. И каждый говорил, что останавливаться надо в Бит Отеле, но если все номера были заняты или ты не понравился хозяевам, всего через несколько кварталов было полно подобных недорогих заведений. Кому-то даже повезло встретить Уильяма Берроуза, Грегори Корсо, Брайона Гайсина[3] или Аллена Гинзберга — они к тому времени уже стали легендами.

Впервые я познакомился с этими людьми в 1964 г. когда начал переписываться с Уильямом Берроузом, который в то время жил в Танжере. Я сводил воедино литературную антологию под названием «Darazt» и написал ему с просьбой предоставить какой-нибудь материал. Он прислал мне один текст, и мы продолжили общение. В следующем году, когда я стал управляющим лондонского книжного магазина, я познакомился с Алленом Гинзбергом и устроил там его чтения. Ему негде было остановиться в Лондоне, и он стал жить с нами: со мной и моей женой. Именно тогда были организованы знаменитые поэтические чтения в Royal Albert Hall, и вместе с Гинзбергом перед аудиторией порядка 7000 человек в июле 1965 г. выступали Лоуренс Ферлингетти, Корсо и дюжина других авторов. Корсо и Ферлингетти часто приходили ко мне повидаться с Гинзбергом, и, когда в конце лета они уехали, я был уже хорошо знаком со всеми. В том же году в Лондон переехал Берроуз, с которым я также подружился.

В следующие годы я тесно сотрудничал со всеми этими писателями. Я выпустил альбом Аллена Гинзберга, исполнявшего «Песни неведения и познания» Уильяма Блейка, и год прожил на его ферме в северной части штата Нью-Йорк, занимаясь систематизацией его музыкальных записей; тогда же там жил и Грегори Корсо. Я написал биографию Гинзберга и издал аннотированный текст «Вопля».[4] Я всегда встречался с ним, посещая Нью-Йорк, а он часто бывал у меня в Лондоне. Аллен никогда не жалел времени на рассказы, и, несмотря на то что я уже расспросил его о Бит Отеле, работая над его биографией, он с радостью ответил на другие, более специфические вопросы о себе для этой книги. Теснее всего я работал с Уильямом Берроузом в 1960-х — начале 1970-х, когда он жил в Лондоне. Я опубликовал огромное количество его статей в андеграундных изданиях. Еще я систематизировал его архивы, выступил соавтором его библиографии для Библиографического общества Университета Вирджинии и написал его краткую биографию. Во время моего последнего визита в дом Уильяма в Канзасе я записал на пленку интервью с ним для этой книги. В последние годы мы часто говорили с ним о времени, которое он провел в Бит Отеле, его он считал лучшим в своей жизни и с удовольствием погружался в воспоминания о тех годах и историях, приключавшихся с ним.