Ола Гансон

Видения молодого Офега

Предисловие

Странным своеобразным колоритом окрашена Скония. И странные, своеобразные люди появляются в ней!

Скония представляет собою нечто обособленное, нечто цельное среди других шведских провинций. Кто раз посетил ее, в том не изгладится произведенное ею впечатление. Эта равнина своими бесконечными горизонтами и непробудным покоем глубоко захватывает душу. Она придает всему окружающему свой индивидуально звучащий ритм.

В Швеции много равнин. Но ни одна из них не производит такого впечатления, как Скония.

Равнина Уипланд поражает своей холодной мертвенностью; она или покрыта густым снежным покровом или солнце палит и сжигает ее; и в звоне проносящегося над ней ветра слышатся саги времен язычества.

Равнина Остгота (Östgöta) благородна в своем классическом величии с чуть-чуть волнующимися хлебными полями.

Глядя на нее, вспоминаются средневековые рассказы, освещенные пурпурным светом, страшные легенды об убийствах королей, разграблении монастырей. От этих рассказов поднимается какой-то смешанный шум и звон, мелькание испуганных лиц, смрад от дымящихся факелов, стоны смерти — и все это сплетается с завыванием ветра в развалившихся переходах замка.

Совершенно другое впечатление производит Скония. Со своими густыми рощами, тучной плодородной почвой, со своими мелодично звенящими от набежавшего ветерка буками и охотничьими парками — она кажется поместьем католической епископии, процветающей в своей неприкосновенности уже сотни лет.

Особенное чувство овладевает душой, когда вечером, позднею осенью, блуждаешь по сырым полям, среди одиноко разбросанных деревушек; линия горизонта исчезает и сливается с туманной дымкой; лишь кое-где изгородь из ивняка поднимает свои тонкие ветви к вечернему небу... Невольно прислушиваешься, не раздадутся ли звуки Angelus, призывающего на покой и отдых.

Настроение, навеваемое Сколией, бесконечно старо и бесконечно ново. Она напоминает пейзажи бельгийских мастеров с их искренней, простодушной верой в католицизм и современной усталой грустью.

Многие современные поэты Сконии имеют большое сходство с поэтами молодой Бельгии. Они соединяют в своих произведениях простодушную набожность с порывами чувственности и неизлечимой меланхолией.

Верным сыном своей родины является и Ола Ганссон. Его родители — крестьяне, и он навсегда сохраняет глубокую привязанность к родной земле. Его чуткая душа как нежнейший музыкальный инструмент звучит в унисон с переливами звуков родной Сконии. В его произведениях много автобиографического.

Возьмем, например, сборник его новелл „Тревоги любви“. Он вылился в них вполне. Он принадлежит к старому крестьянскому роду и в то же время он современный писатель, сын нервного века. В своих новеллах он в художественной форме представляет трагедию этих двух начал, свою собственную двойственную натуру. Этот сборник ставит его на ряду с первостепенными психологами Швеции.

Ола Ганссон родился в 1860 году и получил академическое образование. Он много путешествовал по Скандинавии, Германии, был в Париже, в Швейцарии. В 1889 году женился на немецко-датской писательнице Лауре Мор, известной под псевдонимом Маргольм.

С 1889 года поселился близ Берлина, а в настоящее время переехал в Австрию.

Необычайно повышенная жизнь чувства привлекла на него внимание публики.

Он пишет на шведском, норвежском и немецком языках.

Ола Ганссон стоит неоспоримо выше других певцев Сконии (Эмиль Клеен, Аксель Валегенгрен и Вильгельм Экелунд), хотя и в них мы видим ту же печаль и чувственность, они те же тонкие искатели и мыслители, которые содрогаются, когда на них подует холодок мира.

Ола Ганссон пишет стихи, новеллы, романы и критические статьи.

„Тихое, меланхолическое настроение природы, закутанной облачной дымкой“ — вот стихи Ола Ганссона. Это новые утонченные отголоски старых мотивов, звучащих в устах наших скальдов ново-романическаго направления. Его субъективное понимание природы выразилось в нежно очерченных миниатюрах. с неясными, неопределенными линиями.

В 1884 году он издал свои „Стихи“, а в следующем году сборник „Notturno“. Это наиболее своеобразные и субъективные стихи новой шведской литературы. Это, вернее, ритмическая проза с неопределенным музыкальным мотивом.

Летней ночи

Темная прохлада

На землю сошла голубым покровом...

Надо всем,

Что пылало,

И горело,

Надо всем спустилась...

Тишина дробится

В бесконечной зыби

Среди летней ночи.

Точно мучительный звон

От жаркого дня,

Дневного шума,

Отголосок больного ль страданья,

Звучащий фальшиво ль аккорд

Иль жалобный стон

Больного ребенка —

Так в душе у меня

Там, в глубине,

В бестелесной нервной сети моей,

Всегда беспокойный.

Гнездится вечный страх

Жизни...

Амиель говорит, что местность олицетворяет душевное состояние человека. Личность Ола Ганссона вполне подтверждает этот взгляд. Он рисует темную жизнь ночи, бессознательные желания и мечты растений, тихие мечтания водяной глади, счастие и наслаждение распускающихся бутонов, — все это отражается, как в его первых поэтических творениях, так и в последующих, написанных уже в 1900—1901 году в Мюнхене и составляющих последнюю часть его „Стихотворений в стихах и прозе

Очень хороши его сборники „Sensitiva Amorosa“, „Parias“, „Видения молодого Офега“ и упомянутый уже сборник „Тревоги любви“.

Герман Бар в своей критической заметке говорит о сборнике „Parias“. „Я принужден сказать о нем лишь несколько слов, хотя хотел бы написать целую книгу. Это — одна из тех немногих книг, которые должны быть известны всему миру.

„Автор этого произведения говорит нам нечто такое, что до него не говорил нам никто, да и никто не мог бы сказать“.

Многие страницы в „Видениях молодого Офега“ также проникнуты необыкновенной красотой, и этот сборник тоже причисляется к наилучшим современным произведениям.

В анкете о будущности немецкой литературы, изданной в начале 90-го года Карлом Гротшевичем, Ола Ганссон говорит, как, по его мнению, поэт должен изображать жизнь человека.

„Поэт является индивидуализированной чувствительностью; его нежные нервы, подобно бесконечно тонким волосистым усикам насекомых, реагируют на то, что недоступно внешним чувствам. Звеня и колеблясь, они проникают в бессознательные, сокровенные тайники души. Истинный поэт должен являть бессознательное — сознательным.

„Периоды бесплодья всегда обусловливаются огрубением чувствительных нервов.

„Подобное огрубение проявилось, например, в объективном натурализме“.

Ола Ганссон хочет дать нам внутренний, субъективный натурализм, физиологию бессознательного, физиологию души.

Несколько экзальтированный ученик его, Станислав Пшибышевский, говорит: „Те личности, перед которыми мы до настоящего времени привыкли преклоняться в романах, как перед героями, и те, которых отталкиваем, как „злодеев“, в сущности не более, как фикции. Их действия и мысли всегда казались следствием сознательных мотивов. Они сами ответственны за свои поступки, и другие