Москва.

В кабинете Николая Олеговича Адамади зазвонил городской телефон.

– Слушаю! – бросил он в трубку отрывисто.

– Служили два товарища, ага…

Служили два товарища в одном и том полке.

Служили два товарища в одном и том полке.

Вот пуля пролетела и – ага…

Вот пуля пролетела и – ага…

Вот пуля пролетела и товарищ мой упал…

То, что в трубке начнет звучать песня генерал не мог ожидать. Песня старая, да и голос знакомый.

– Ну, здравствуй, Адам! Понравилась песня? Навеяло что-то вдруг сам не знаю. Не ждал?

– Что тебе надо?

– Соскучился. Дай, думаю, позвоню, узнаю, как дела у друга закадычного. Неужели не рад?

– Я повторяю свой вопрос: что тебе надо?

– А что ты можешь мне дать? Семью мою вернуть можешь? Нет? Ах, ну да, ты же сам их и убил. Молчишь, товарищ генерал. Молчишь, потому что сказать тебе нечего. Ты думаешь, я не знаю, что дочь твоя жива? Что ты приставил к ней пса своего верного? Как там его? Вадим? А как же женушка твоя и внучок? Или тебе дочь дороже, чем они? Ах, ну да, жена же уже старая, зачем тебе старая жена, верно? А как же внучок? Он то чем тебе не угодил? Плохая кровь, конечно, ему от папашки досталась, согласен, ну так, вроде же, правильный парень вырос, подружку вот из-под колес спас. Герой! Весь в деда! Ты ведь у нас тоже друзей спасал когда-то. Хотя, что-то совсем я стар стал, путаю все: это ведь не ты их спасал, а они тебя. А ты их под пули посылал. Не боишься спать по ночам, Адам? Мальчишки те 20-ти летние не снятся тебе?

– Ворон, да ты никак мне угрожаешь?

– Да упаси меня Бог, тебе, Адам, угрожать! Я с тобой за жизнь говорю, о семье твоей, о дочери твоей и внуке твоем. Заметь, генерал, все о твоих, да о твоих и ни слова о моих! Чем же ты недоволен? – в трубке раздался смех – так вот знай, друг мой старинный, ты мне живой нужен, так же как и я тебе! А все потому, что только я знаю, где хранится та запись с диктофона и много чего еще, бонусом, так сказать, мне с той записью доставшегося.

– Ворон, а давай меняться? Ты мне все это богатство, а я тебе жизнь.

– Да ты никак торгуешься, Адам?

– Много чести тебе торговаться с тобой! Меняться предлагаю тебе.

– Жизнь, говоришь? – тот, в трубке, казалось, задумался и замолчал. Молчал и седой человек, сидящий в кабинете, оббитом деревом.

– Скажи, а зачем мне жизнь, Адам? Для кого? Да и сколько той жизни мне осталось? Да я даже все свои деньги потратить не успею. Нет, Адам, я хочу еще увидеть твое лицо в тот момент, когда ты поймешь, что и твоя жизнь впустую прошла. Что ты жил, планы строил, а после себя никого не оставил. Ноль! Что род твой прервался! Я хочу, чтоб и ты в моей шкуре пожил. А главное, на десерт – я хочу, чтобы ты ответил за жизни всех тех ребят, которые из-за тебя жизни лишились, не успев толком эту самую жизнь распробовать! То, что смертную казнь у нас в стране отменили – это мне только на руку. Убивать я тебя не хочу. Нет, я хочу, чтобы ты жил, в идеале, конечно, в камере одиночке, а там уж как получится!

В трубке раздались гудки.

– Алексей, установите, откуда был звонок на городской телефон. Срочно!

– Слушаюсь, товарищ генерал! – секретарь отключился.

А генерал удивленно посмотрел на сломанную пополам ручку, которую он, оказывается, сжимал все это время в руке. Так сжимал, что не заметил, как сломал.

– Александр Николаевич, когда же Вы уже меня выпишите? – Лера умоляюще смотрела на своего лечащего врача.

Тот, глянув на нее, усмехнулся и уткнулся в бумаги, которые лежали перед ним на столе.

– Ладно, ладно. Сдаюсь. Уговорили вы меня, старика! Но! – увидев радостное выражение на лице Леры, предостерегающе поднял указательный палец – ни каких бассейнов и бань. Из физической активности Вам, красавица, сейчас можно только ходьбой заниматься. Причем, не новомодной, с палками, как там бишь, ее?

– Скандинавская – подсказала Лера.

– Вот, вот. А самой что ни наесть обыкновенной. Из алкоголя можно только крепкие напитки, ни каких там пенных или пузырящихся. Ну, Вы, Валерия, меня поняли! – закончил врач с улыбкой.

– И что, вот уже сейчас могу домой собираться? – недоверчиво переспросила Лера.

– Можете, можете! – рассмеялся врач, увидев Лерины глаза, засиявшие сейчас радостью, – неужели Вам у нас так плохо? Кормят Вас, как в ресторане, лечение и уход полный. Лежи себе – не хочу! – продолжал веселиться врач.

– Насчет лечения и ухода – у меня к Вам претензий нет, а вот, насчет кормления и лежания – есть и много! Я уже скоро в дверь не войду, не говоря уж про то, что ни в одну свою вещь не влезу, – пояснила Лера.

– Ой, не грешите, красавица! – рассмеялся врач, – все, можете звонить родным, чтоб приезжали за Вами. Бумаги на выписку я подписал.

Лера вышла из кабинета врача и направилась в свою палату повышенной комфортности.

– Вот уж в гостях хорошо, но дома лучше! – бубнила она себе под нос – хотя, конечно, трудно назвать пребывание в больнице нахождением в гостях, пусть даже и в платной палате со всеми удобствами. Тут уж скорей подойдет "Дома и стены помогают".

Войдя в палату, Лера набрала сына:

– Вов, привет! У меня радостная новость. Меня сегодня выписывают! Сможешь за любимой мамой приехать?

Прав на вождение автомобиля у сына еще не было, но Вовка усиленно готовился к сдаче экзамена. Лера знала, что всю эту последнюю неделю, пока она лежала в больнице, Вовка усиленно занимался вождением. Сын ездил с инструктором по вождению каждый день.

– Привет, мам. Да, это здорово. И извини, но нет. Прав у меня еще нет, а без прав я за руль не сяду, – тон сына был на удивление категоричен. Это было непривычно и странно. Лера даже посмотрела на свой телефон, удостоверившись, точно ли она сына набрала. Убедившись, что все верно, выдохнула:

– Ого! Кто ты, незнакомый мне серьезный молодой человек? И куда дел моего несерьезного сына? – пошутила Лера в трубку.

– На дорогах много неуравновешенных личностей. И даже при условии моего аккуратного вождения, может всякое случиться, не дай Бог, конечно! И вот тогда я права точно не получу. А тебе, моя любимая мама, стыдно должно быть подталкивать меня на такое противозаконное деяние, – закончил свою нравоучительную речь сын назидательным тоном.

– О-бал-деть! – произнесла Лера по слогам – это кому ж мне поклоны бить в благодарность, что теперь твоими устами глаголет истина?