— О Орландо! Любимый, любимый Орландо! — драматическим голосом выкрикивала неизвестная блондинка в черном.

Абигейл заметила эту женщину еще в церкви та рыдала навзрыд все время, пока шла служба; но теперь Абигейл ясно видела, что слезы почему-то не испортили макияж незнакомки. В какой-то момент мелькнула мысль, не была ли эта женщина любовницей ее мужа. Но она тут же постаралась взять себя в руки — так ведь можно и с ума сойти!

Резкий ветер, подхватив выбившуюся медовую прядь волос, хлестал ею по бледному лицу Абигейл, и эти мягкие прикосновения вызвали мелкую дрожь. Все было похоже на сон — причудливый, безумный сон. Все представлялось нереальным. Да, именно так! Нереальным, как будто все случилось с кем-то другим, а не с ней.

Плотные хлопья снега срывались со свинцового неба, словно обезумевшие птицы, чтобы в конце концов растаять у нее на руке. Она надела черные лайковые перчатки, пытаясь согреться, но пальцы ее дрожали, сжимая алую розу. Ей было холодно. Холодно как в Арктике. Яростный ледяной ветер налетал на нее, стоящую у края могилы, одетую в те черные вещи, что нашлись в ее платяном шкафу, — легкий костюм-двойку, который если и не цветом, то тканью больше подходил для весеннего дня.

Абигейл обычно не носила черный цвет, но сегодня — особый случай. Сегодня это необходимо. И Орландо одобрил бы ее костюм. Конечно, брак их был таким беспорядочным, но все равно — он не должен был умирать! Она слишком молода! Чересчур молода, чтобы стать вдовой в девятнадцать лет.

И вот она стоит около могилы вместе с его буйными друзьями-актерами и одновременно как бы отдельно от них.

Трагики! Даже теперь они громко декламировали какие-то нелепые стихи. Скорее бы все кончилось! Во время представления, которое эти лицедеи устроили в церкви, Абигейл почти уже крикнула, чтобы они наконец заткнулись. Но чего ей меньше всего хотелось сегодня, так это скандала.

Если бы только у нее был кто-нибудь, на кого можно положиться! Человек надежный, порядочный и сильный.

Или по крайней мере кто-то, чей неодобрительный взгляд мог заставить этих людей вести себя более прилично.

Но у нее никого не было. И ее мать, и любимый отчим погибли в ужасной автомобильной катастрофе за несколько месяцев до ее свадьбы. Казалось, что все, кого Абигейл любила, покидали ее. В мире был лишь один человек, которого она оставила сама, — Ник. Ник Харрингтон, затаивший на нее обиду с того самого момента, когда впервые увидел. Тот день был, пожалуй, одним из самых счастливых в ее жизни…

Она сидела на плечах своего отчима. Филип Ченери с гордостью внес ее в огромный холл своего особняка, расположенного высоко на Голливудских холмах.

За день до этого ее мать, красавица актриса, стала миссис Филип Ченери — после самой сказочной свадьбы, которую Абигейл только могла вообразить.

Мама вышла замуж за одного из крупнейших продюсеров Голливуда, и теперь они втроем собирались счастливо зажить в самом прекрасном в мире доме.

Все слуги выстроились в ряд в солнечном холле, отделанном мрамором, чтобы встретить новую жену Филипа и ее маленькую дочку. Среди них стоял и Ник — сын поварихи.

Абигейл было всего семь лет. Некоторые психологи усомнились бы, что память может сохранить столь ранние впечатления. Но Абигейл помнила все!

Она никогда не забудет, с какой дерзостью эти умные раскосые зеленые глаза смотрели на нее.

Этот восемнадцатилетний юноша уже обладал внешностью покорителя женских сердец, но какое гордое и холодное было у него лицо!.. Он не выказал никаких эмоций, спокойно глядя на нее, но Абигейл сразу же почувствовала его осуждение.

Сын прелестной итальянки и образцового англичанина, Ник Харрингтон унаследовал от обеих наций все самое лучшее. Его ум, острый от природы, и привлекательная внешность являлись гарантом того, что отныне мужчины всегда будут пытаться подражать ему, а женщины — следить за ним голодными глазами.

Лишь позже Абигейл выяснила, что Филип симпатизировал этому мальчику, чей отец бросил его точно так же, как ее собственный отец отказался от нее. Именно Филип Ченери обнаружил у Ника большие способности и оплатил его образование, став неофициальным опекуном.

И вполне естественно, что Ник в штыки встретил Абигейл. В конце концов, она вторглась на его территорию.

Но тогда Абигейл все видела по-другому. Она была лишь маленькой девочкой, надеявшейся на новую жизнь здесь, далеко-далеко от Англии, и такое отношение Ника расстраивало се. Он оказался змеем в ее раю, и между ними установилась молчаливая вражда. Их разделяло более чем десять лет, и это радовало Абигейл, как и то, что ее вскоре послали в далекую старую школу-интернат в Англии, где когда-то училась ее мать. Встречи их стали короткими, только во время ее школьных каникул.

Абигейл взрослела и уже таила надежду, что их вражде пора бы прекратиться. Но, увы, она ошиблась. Казалось, раздражение Ника лишь росло с каждым годом. Когда же она превратилась в цветущую девушку, стало еще хуже Ник просто излучал презрение. С се стороны было разумным шагом презирать его в ответ.

Да, конечно, никакой такой утраченной любви не было между нею и Ником Харрингтоном. И однако же…

Это было глупо, действительно глупо, но сегодня время от времени Абигейл ловила себя на мысли: если бы именно он пришел на похороны ее мужа!

Лицо Ника, возможно, и не из тех, которые она рада видеть в обычных обстоятельствах, но по крайней мере это знакомое лицо. Именно сегодня она так хотела увидеть что-нибудь знакомое! Так одиноко, как сейчас, она еще никогда не чувствовала себя.

Но в ответ на сообщение о смерти Орландо от Ника не последовало ничего, кроме изящных белых лилий и краткого вежливого письма с выражением сочувствия, которое не слишком-то утешило Абигейл.

Он даже не позвонил. Он не появился в церкви, хотя она вытягивала шею в надежде увидеть его темноволосую голову, возвышающуюся над остальными…

Теперь священник произносил последние слова прощания, а гроб медленно опускали в могилу. Абигейл подняла руку, в которой все еще крепко сжимала розу.

Налетевший порыв холодного ветра приподнял нежные алые лепестки, и они затрепетали, словно крылья, и Абигейл бросила цветок на гроб тем драматическим жестом, который, она знала, по достоинству оценил бы ее муж.

Затем, не сознавая, что делает, она сорвала с побелевших рук черные лайковые перчатки и отшвырнула их от себя, так что и они плавно опустились на полированную крышку гроба.

Абигейл подняла бледное, напряженное лицо. В толпе возникло внезапное движение, и она вдруг осознала, что смотрит прямо в загадочные глаза Ника Харрингтона, зеленые и холодные, как северные реки.

Он стоял, высокий и стройный, поодаль от всех.