Сергей Голубов

Дядя Ипат и Чайка

С. ГОЛУБОВ

Рисунки О. Верейского

С. Н. Голубов

Писатель Сергей Николаевич Голубов родился в 1894 году. Гимназию окончил в Саратове, студенческие годы провел в Москве. По окончании университета был призван в армию, участвовал в первой мировой войне, был тяжело ранен, С 1918 года С. Голубов служил в Красной Армии, воевал с белыми, командуя полком на Северном Кавказе.

После демобилизации С. Голубов десять лет работал в советском аппарате, затем начал писательскую деятельность. Первый рассказ напечатал в 1933 году. В последующие годы выходят его исторические романы: «Из искры пламя», «Солдатская слава», «Багратион».

В этой книжке напечатаны два рассказа С. Голубова — «Дядя Ипат и Чайка» и «Секрет славы».

Дядя Ипат и Чайка

I

Разгуливая по болотистым равнинам, ветер пронзительно свистел и с бешеной силой швырял на пустынные лесистые холмы мельчайшую дождевую россыпь. По серому небу мчались стаи рваных черных туч. Холодный туман колыхался, как море, над хлипкими, вязкими дорогами. Песчаные берега каналов сползали вниз сыпучей лавиной. Русская армия быстро шла навстречу французам. Вечером 19 ноября 1805 года усталые, голодные и промокшие войска стали на бивак между австрийскими селениями Аугестом, Праценом и Блазовицем, неподалеку от маленького городка Аустерлица. Дальше итти было некуда и незачем: впереди маячили французы. И огни лагерных русских костров растянулись восьмиверстной оранжевой полосой по направлению к горам.

Широкие биваки неприятельских войск тоже были ярко освещены. Гул восторженных криков доносился оттуда до Працена и даже до Брюннского шоссе, где стоял авангард русской армии под начальством генерала Багратиона. Знаменщик Азовского пехотного полка, высокий, пожилой, но ловкий и сноровистый унтер-офицер Ипат Старичков слышал, как полковой шеф, генерал-майор Готовцов, говорил батальонным и ротным командирам:

— Не иначе, как сам Бонапарт приехал позицию осматривать. По кострам нашим и о нас, поди, сейчас судит. Итак, поздравляю, господа, с боем! Впишется завтра в историю немало новых славных имен…

Последних слов полкового шефа Старичков не понял. Что за история? Какие имена? Однако главное ему было ясно: битва завтра предстоит грозная — на жизнь и на смерть, до последнего вздоха. Ведь для таких-то битв и существует на свете Наполеон. Не более двух верст отделяло знаменщика от великого воителя. Простой русский солдат и Бонапарт были почти рядом — рукой подать. Близость непостижимая! От этих торжественных мыслей Старичков ахнул потихоньку. И вдруг перестал чувствовать едкий холод под шинелью, гремучую пустоту в животе и ломоту в истомленных долгим походом ногах. Вот это впрямь история! Да еще, какая!

II

После многодневной непогоды утро 20 ноября встало розовое и сверкающее. Аустерлицкое поле неожиданно потонуло в ярком разливе солнечного блеска.

Было семь часов. Вторая колонна русских войск двинулась левым флангом через овраг между Сокольницем и Тельницем — двумя малыми деревушками, пристроившимися к широкому плоскодонному ручью. Зеленые мундиры и белые перевязи пехоты замелькали вдоль ручья. Стрелковая цепь быстро перебиралась на французский берег. Неприятель действовал из леса — выскакивал, как волк, и снова прятался.

Вскоре прекрасную картину открывавшегося боя затянуло синим пороховым дымом. Кое-где загромыхали пушечные выстрелы. Обе линии — русская и французская — то подавались вперед, то отступали, и батареи уже начинали переходить из рук в руки. Ядра рвали землю. Гранаты бойко прыгали между солдатскими рядами. Дым сделался так густ, что только по крикам можно было судить о движениях войск. Саксонские драгуны — рослые, видные люди с косами, в красных куртках с зелеными отворотами — на крепких, сильных конях вынеслись из леса к ручью и врубились в азовские батальоны. Натиск этой конницы по неожиданности и быстроте был жесток. Ни беглый шереножный, ни залповый огонь не смог задержать саксонцев. От блеска штыков, на которых молнией сверкало солнце, ярились драгунские кони и, ослепленные, мчались вперед. Азовцы подпускали драгун к самым своим рядам и кололи их лошадей в глаза и морды. Задние стреляли по всадникам. Саксонские палаши свистели в воздухе, вздымаясь над русской пехотой подобно стальному лесу…

Старичков высоко вскинул древко знамени, отчего ветхое полотнище несколько раз плавно всплеснулось над его головой.

Как и всегда, когда он держал знамя, ему казалось, что не он несет его, а наоборот, оно ведет его за собой. Казалось ему еще и другое: сам Старичков — живой человек, но, как и все прочие люди, жив, пока не помер; знамя же бессмертно; жизнь знамени — особенная, никогда не кончающаяся жизнь. Что бы ни случилось, сколько ни легло бы в кровь и пыль сраженных азовцев, полк Азовский не может исчезнуть с лица земли… А с ним неразлучно и знамя. Перед такой необыкновенной жизнью — огромной и полной величия и силы — собственная жизнь Старичкова представлялась ему чем-то совсем маленьким, незначительным. И если бы понадобилось отдать за знамя эту свою крохотную жизнь, он бы и на миг не задумался… Шеф Азовского полка проскакал на гнедом коне через линию свалки. Широкая грудь генерала Готовцова бурно дышала. Шляпа съехала на ухо. Полуседые волосы вились по ветру. Лицо было красно.

— Повертывай знамя! — хриплым голосом прокричал он Старичкову. — Выноси назад! Барабаны! Бей отход!

III

Что же произошло?

Еще накануне главные русские силы заняли лесистые праценские высоты. Отсюда и начали они утром свое наступление на Сокольниц, в обход французского фланга. Но стоило им спуститься с высот, как Наполеон бросился на Працен. Он хотел овладеть им, чтобы прорвать центр русской позиции. Ночью, задумав этот ловкий маневр, он передвинул свою пехоту между Пунтовицем и Праценом, в глубокую лощину. Здесь, за крутыми откосами лога, в черном дыму, она и скрывалась до сих пор. А теперь вдруг вышла в тыл русским и кинулась в атаку на Працен.

Старичков не знал, конечно, всех этих обстоятельств. Однако опытный солдатский взгляд его живо разгадал смысл внезапного отступления. Азовцы видели, как знамя их медленно повернулось и не спеша поплыло назад, к Працену. Полк отходил с боем — перекатными цепями. То же делали и соседние части. У крутых взгорьев Працена к шестой пехотной дивизии подъехал на старом чалом коне главнокомандующий. Кутузов был спокоен. Много раз случалось Старичкову