«Кулисы. Посторонним вход запрещён!» Мальчишкой, бывая в театре, я бесконечно долго мог простаивать перед этой надписью, в то время как мои сверстники штурмовали буфет Казалось, произнеси я написанное вслух, дверь распахнётся и за ней непременно окажется холст с нарисованным на нём кипящим котелком на очаге.

После театрального института я впервые перешагнул заветную, запретную для большинства проживающих на этом свете черту Мечта всей жизни стала явью. И даже когда мечта стала повседневностью, все равно каждый раз задерживался на мгновение перед магической надписью и только потом переступал за черту, уверенный, что бы ни произошло, какие бы катаклизмы не сотрясали мое житейское судёнышко, я всегда укроюсь в гавани, именуемой Театром. Гавани, ограждённой от будничного прозябания краткой, но вмещающей в себя целый мир строкой: «Кулисы. Посторонним вход воспрещён!»

И обратно я не переступлю эту черту ни за какие коврижки.

Эту книжку папа торжественно преподнес мне в первый же день летних каникул с надеждой, что пятый класс я начну и окончу одними пятерками, а с математикой мы станем более близкими друзьями, чем были до сих пор.

— Учти, — сказал он, — алгебра с геометрией не потерпят пренебрежения, с каким ты относился к арифметике.

Я пообещал это учесть и тут же уткнулся в книгу. Выглядела она заманчиво: по красной обложке птицей летел серебряный всадник в островерхой буденовке, с шашкой над головой. Я перевернул обложку — на титульном листе золотыми буквами было написано: «Песни военных лет».

Я почесал затылок и начал перелистывать страницу за страницей. Там были одни стихи…

Я отправился к папе. Он перелистал книжку от корки до корки, тоже почесал затылок и спросил:

— Чем ты недоволен, позволь узнать?

— Ты что-то перепутал, подарил взрослые стихи. Чего я в них не видел?

— Ну-ка, ну-ка… — заинтересовался папа. — Давай-ка их вместе посмотрим? Мы уселись рядышком, и папа начал читать все подряд.

«По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед…», «Там вдали за рекой догорали огни…», «Шел отряд по берегу, шел издалека…», «Мы красные кавалеристы, и про нас былинники речистые ведут рассказ…»

— Постой, ну постой, — схватил я его за руку. — Я все понял, я сам дальше…

— Отлично, получите обратно, — и папа вернул мне книжку.

«Вот что значит поверхностный подход к изучаемому материалу», — сказала бы в этом случае наша классная. В книжке были напечатаны все мои любимые песни. И не только мои. Эти песни пели тогда на сборах, линейках, в походах, у костров.

Я просидел на диване с книжкой в руках до тех пор, пока не настало время идти за Петькой в детский садик. После ужина вместо того, чтобы гонять мяч, я, к маминому удивлению, опять забрался на диван. Она даже поинтересовалась, не заболел ли я? Я что-то пробурчал в ответ. Отмахнулся я и от Петьки, когда он сунулся ко мне со своими «Волшебными сказками». Только что я наткнулся на песню, которую слышал раза два по радио. Она очень мне понравилась.

По военной дороге

Шел в борьбе и тревоге

Боевой восемнадцатый год.

Были сборы недолги:

От Кубани до Волги

Мы коней поднимали в поход.

Я даже начал подпрыгивать на диване. Петька отложил в сторону сказки и бесцеремонно перебил меня:

— Почитай.

Я хотел выставить его из комнаты, но тут мне в голову пришла мысль, без которой эта история могла бы и не произойти: «Такую песню одному петь невозможно, такую песню поют только хором».

— Садись! — приказал я Петьке. — Садись, слушай, запоминай!

На следующий день Петька не пошел в детский сад, у него заболели уши. Не прошла боль и на другой день. Но как только папа с мамой уходили, мы открывали книжку и начинали горланить все песни подряд, да так громко, что не только больным, здоровым ушам такое пение было бы выдержать просто невозможно. А вечером Петька без единого звука позволял вливать себе в уши камфарное масло и прогревать их синим светом.

Но однажды, едва мама захлопнула за собой дверь, дорогу ей преградила тетя Паша, наша соседка по лестничной клетке.

— Ты что же, Евгения, — укоризненно сказала она, и жемчужные шары в ее ушах печально заколыхались. — Июнь на дворе, а ребятишки дома сидят? В детский парк бы их отпустила, в кино, в планетарий.

— Понимаете, тетя Паша, — начала оправдываться мама. — Петя ушками заболел, вот Серёжа, как настоящий брат, с ним сидит дома.

— Ушками? — недоверчиво посмотрела на маму тетя Паша. — А чего же они тогда воют? Да так жутко, как эта собака… фамилии не помню… что-то грузинское… вот в голове вертится, а вспомнить не могу.

— Баскервилей, — подсказала мама и уже собралась обойти тетю Пашу, как из нашей квартиры донесся тот самый вой, а вместе с ним и грохот, которого соседка еще не слышала. Мама долго не могла попасть ключом в замок. Потом дверь все-таки поддалась, и они с соседкой влетели в квартиру. Я не знаю, что они ожидали увидеть: землетрясение, извержение вулкана, падение тунгусского метеорита? Вместо всего этого они увидели нас с Петькой.

Взобравшись на стулья, мы скакали на них во весь опор, пришпоривая наших коней скалками за неимением нагаек, и орали во все горло: