Лондон

Октябрь 1814 года

Филипп Морсби, восьмой граф Чедвик, войдя в клуб, отдал лакею бобровую шляпу с высокой тульей и кожаные перчатки.

— Доброе утро, милорд. Мистер Рейберн ждет вас в игорной комнате.

Граф коротко кивнул в ответ и направился на поиски друга. Тот сидел у камина и читал «Пост».

Люсьен поднял голову, долго изучал мрачное лицо Филиппа, затем протянул руку к бутылке портвейна, стоящей рядом с ним на столе. Налив вино в стакан, он подал его Филиппу.

Филипп одним глотком осушил стакан и так посмотрел на пустой сосуд, словно хотел разбить его вдребезги.

— Не забывайте, мы в респектабельном «Бруксе», — проговорил Люсьен, отбирая у друга стакан и возвращая его на место. Филипп опустился в кресло и хмуро уставился в пол.

— Палата лордов недостаточно хорошо приняла вашу речь? — отважился предположить Люсьен.

— Она вообще никак не приняла ее! Мне пришлось говорить перед почти пустым залом. Такая важная вещь — положение демобилизованных солдат, а эти дубовые головы… Черт побери, Люсьен, должен же быть какой-то способ заставить их трезво взглянуть на вещи!

— Чтобы палата лордов трезво взглянула на вещи? — Люсьен с состраданием посмотрел на друга. — С таким же успехом вы могли бы уповать на Божественное вмешательство, как на него надеется Филдс. — Он указал взглядом на противоположный конец комнаты, где играли в фараон. Там сидел бледный молодой человек, тупо уставясь на карту, только что открытую сдающим.

Филипп усмехнулся:

— И возможно, мне повезло бы так же, как и ему. К утру он проиграет все, что у него есть.

— Может быть, вам стоит открыть игорное заведение? Раз уж такие, как Филдс, вознамерились, судя по всему, проигрывать отцовское наследство, пусть хотя бы приносят этим пользу Англии.

— Соблазнительный, но слишком уж ненадежный способ получения доходов, — сказал Филипп. — Кроме того, солдаты заслужили пенсию, а не милостыню. Они воевали, а многие из них и погибли за то, чтобы недоумки вроде этого Филдса продолжали свое бесцельное существование.

— Это, конечно, верно, — согласился Люсьен. — Но многие ли из нас получают в этой жизни то, что они заслуживают?

Филипп нахмурился; его карие глаза потемнели и стали почти черными от нахлынувших горьких воспоминаний, вызванных случайным замечанием Люсьена. Он решительно отогнал их, возвращаясь к проблеме, которая мучила его днем и не давала спать по ночам.

— Несколько членов палаты лордов определенно на вашей стороне, — попробовал утешить друга Люсьен.

— Это так, но чтобы провести закон через парламент, мне нужна более широкая поддержка. Пока же все мои аргументы не произвели ни малейшего впечатления на пэров старшего возраста, а они-то и обладают наибольшим влиянием. Их точка зрения такова: солдатам платили за то, что они воевали с Наполеоном, а что будет с ними теперь, когда они его победили, это парламента не касается.

— А поскольку вы всего лишь тридцатипятилетний юнец, — сказал Люсьен, — они и не намерены вас слушать.

— Раньше мне это не приходило в голову, но, возможно, вы и правы. Вероятно, эту проблему стоит рассматривать под другим углом.

— Я никогда не был силен в геометрии, старина. Объясните, что это за угол.

— Если пэры старшего возраста не желают слушать меня только потому, что я кажусь им чересчур молодым, значит, надо найти человека постарше, которого они станут слушать. Но кого они сочли бы достаточно влиятельным? — Филипп устремил невидящий взгляд на картину, изображающую свору гончих, рвущих на части лисицу. — Хендрикс! — внезапно объявил Филипп. — Это один из самых уважаемых людей в Англии. Если бы он отстаивал закон о пенсиях, этот закон получил бы достаточное число голосов и был бы принят.

— Возможно, — согласился Люсьен. — Однако насколько я знаю, единственное, что сейчас интересует Хендрикса, — это поиски дочери.

Филипп нахмурился, вспомнив какие-то слухи, дошедшие и до его ушей.

— А у него действительно есть дочь?

— Скорее, была, — поправил его Люсьен. — Прошло почти двадцать пять лет с тех пор, как его жена забрала ребенка и драгоценности и убежала с любовником в Европу. Но вероятность того, что они уцелели в годы войны, очень мала.

— Женщина всегда найдет способ уцелеть, — возразил Филипп. — Обычно за счет какого-нибудь олуха-мужчины.

— Возможно. Однако Сэлли Джерси говорит, что сыщики, нанятые Хендриксом, после войны объездили всю Европу в поисках его дочери, но не нашли никаких следов.

— Может быть, они расспрашивали не тех, кого нужно? Хотел бы я знать…

Люсьен внимательно посмотрел на сосредоточенное лицо друга; он вдруг вспомнил, что у Филиппа есть странная привычка пропадать на целые недели. Ходили слухи, что во время войны он руководил весьма действенной шпионской сетью, но даже Люсьен, считавший себя самым близким другом Филиппа, не знал, есть ли в этих слухах хоть какая-то доля истины.

— Может быть, ваши связи в Европе помогут вам отыскать дочь Хендрикса? — Люсьен попытался проникнуть за невидимую стену, которую Филипп, казалось, возвел вокруг себя.

Тот изучающе посмотрел на друга.

— Может быть.

— Хотя, если бы вам и удалось найти девушку, вряд ли это помогло бы, — заметил Люсьен. — Хендрикс скорее всего захочет увезти ее домой, в свое поместье.

Филипп недобро усмехнулся:

— Может, Хендриксу этого и захочется, но ручаюсь, что его дочь предпочтет блеск лондонского общества.

— Возможно, — согласился Люсьен. — А если она действительно отправится в Лондон, Хендрикс приедет вместе с ней.

— Что даст мне возможность тактично нажать на него. Пусть расплатится со мной за то, что я нашел его дочь, и поддержит мой законопроект.

— Тактичность явно не относится к числу ваших достоинств, насмешливо заметил Люсьен.

— Могу сообщить вам, что в министерстве меня считают подающим надежды дипломатом. Мне поручили доставить дипломатическую почту в Вену, мистеру Каслрею. Я вполне могу по пути остановиться во Франции и навести справки. Если мне повезет, на обратном пути я смогу прихватить с собой дочь Хендрикса. — Но ведь она уже не ребенок. Может, ей не захочется, чтобы ее увозили.

— Я сделаю так, что захочется. — В улыбке Филиппа, адресованной другу, не было ни тени юмора. — Я знаю, что нужно сделать,

При виде мрачного выражения, появившегося на лице Филиппа, Люсьен внезапно похолодел от дурных предчувствий. Медленно наливая портвейн, он взвешивал возможность отговорить друга от попыток отыскать дочь Хендрикса. «Шансы равны нулю, — решил он, — а раз так, незачем даже и пробовать. Филипп разозлится, и все». И значит, ему, Люсь-ену, остается одно — ждать и надеяться, что его случайное замечание не приведет к катастрофическим последствиям.