…История… перечень преступлений, бредовых поступков и несчастий человечества.

Эдвард Гиббон

После того как она ушла, он какое-то время ждал письма и по утрам выходил на старый земляной вал высматривать почтовый фургон. Он не пропускал ни одного вторника, потому что решил так: скорее всего, она напишет ему в выходные, а отошлет письмо в воскресенье вечером или в понедельник утром. Она ведь не может не понимать, что он волнуется за нее! Как там она, где живет, есть ли у нее деньги? Он не сомневался, что письмо рано или поздно придет.

Он сидел на росистой траве и озирался по сторонам. По утрам окружающий мир выглядел особенно ярким, словно свежевымытым. Из-за того, что на валу всегда дул резкий, пронизывающий до костей ветер, он надевал свитер с «косами» — ее последний подарок. Проводя кончиками пальцев по выпуклому орнаменту, он вспоминал, как она сидела у окна, где светлее, и вязала этот свитер.

Ему четырнадцать лет; он уже не ребенок и должен научиться как-то обходиться без нее — так она сказала. И все-таки он болезненно тосковал, вспоминая о ней.

Почти каждое утро он вовремя замечал красный фургончик, похожий сверху на коробку. Фургон с грохотом проносился по нижней дороге, что вела мимо карьера. Иногда почту завозили и к ним на ферму. Фургон взбирался на холм, и он с бешено бьющимся сердцем мчался навстречу. Но водитель лишь качал головой, улыбался и, прибавив газу, проезжал мимо. Для него писем не было.

Внутри снова делалось пусто… Отряхивая мятые и мокрые от росы брюки, он спускался на шоссе, куда за ним приезжал школьный автобус.

По вечерам в такие дни он тайком перебирал распечатанные конверты, засунутые за часы на каминной полке: вдруг она написала отцу? Конечно, он понимал: если письмо и пришло, отец наверняка его спрятал, потому что и для него оно тоже драгоценно. Ему ужасно хотелось спросить отца, не написала ли она. Ему хотелось знать, тоскует ли отец по ней так же, как и он. Но, понимая, что, вместо ответа, скорее всего, получит взбучку, он держал язык за зубами и чувств своих не выдавал.

Однажды во вторник он проснулся и вдруг понял: письмо не придет. Он винил во всем себя, наверное, он чем-то ее обидел. В тот день он не вышел с утра пораньше на вал — и больше никогда туда не ходил. Его захватил процесс взросления. Но ее он не забыл, он надеялся, что она счастлива, где бы она ни была, и, может быть, иногда вспоминает о нем.

По главной дороге с грохотом катила колонна разномастных фургонов, пикапов и старых автобусов. Почти все они давно отслужили свой век: под слоем краски проступала ржавчина, и было непонятно, как они еще передвигались. Некоторые развалюхи издали бросались в глаза, потому что их вручную разрисовали яркими крупными цветами. Дорога пошла в гору, надсадно закашляли старые моторы. Из выхлопных труб вырывались черные клубы дыма. Всю округу заполнил резкий запах бензина.

Водитель красного автобуса, идущего в голове колонны, нажал на клаксон, давая знать остальным, что впереди показалось нужное место. Идущие сзади развалюхи отозвались радостной какофонией гудков и воплей.

Дорога вилась спиралью по склону Бамфордского холма. Справа — крутой обрыв, слева — такой же крутой подъем, одолев который колонна очутилась на большом лугу, окруженном пшеничными полями. Спелые колосья колыхались от ветра — поля, словно море, покрылись рябью. Добравшись до указателя «Ферма „Моттс“», красный автобус, хищно взревев, свернул с дороги и покатил наверх по грунтовой тропе. Остальные развалюхи, скрипя и грохоча, последовали за лидером.

Заметив пролом в живой изгороди, водитель красного автобуса свернул в него. Скрипя и подпрыгивая на кочках, красный вожак странного племени покатил напрямик к нависшему над лугом земляному валу.

Они оказались не первыми пришельцами. На холме обосновались археологи, раскапывающие огороженный участок луга. Пользуясь хорошей погодой, археологи усердно орудовали лопатами и ножами, но, заметив странную колонну, бросили работу и с изумлением наблюдали, как мимо них одно за другим проносятся разномастные средства передвижения, гудя клаксонами и изрыгая клубы черного вонючего дыма. Под самым земляным валом караван, словно готовясь к долгой осаде, рассредоточился в колонну по две машины и, наконец, остановился.

Из развалюх высыпали бородатые мужчины, женщины в длинных юбках, молодежь обоего пола в рваных джинсах, дети от мала до велика и взволнованно лающие собаки. Из прицепа появилась даже коза. Кочевники тут же принялись за работу. Одни споро и деловито рубили густую живую изгородь на дрова; другие, подхватив ведра, направились к перелазу, за которым стояло корыто для скота. Вода в корыто поступала с вершины холма при помощи примитивного водопровода — старой трубы с затычкой. При виде незваных гостей коровы, собравшиеся на водопой, разбрелись по лугу.

Со стороны лагеря пришельцев к археологам по склону спустился крупный черный метис лабрадора. Пес сел, прислушался, ожесточенно почесался и, вывалив розовый язык, добродушно, по-соседски оглядел потрясенных участников экспедиции.

А в это время с той стороны, где над вершиной холма виднелись трубы фермы «Моттс», к лагерю кочевников, пыхтя, приближался старый «лендровер». Какое-то время машину не было видно из-за вала, и вдруг она выехала на древнее земляное сооружение.

Из «лендровера» выскочили двое на редкость не похожих друг на друга мужчин. Тот, что постарше, напоминал ветхозаветного пророка: высокий, худой, жилистый, горбоносый. От сильного ветра седые кудри встали дыбом, отчего сделались похожи на неопрятный нимб. Дробовик, лежащий у старика на сгибе локтя, нисколько не противоречил образу пророка, скорее, огнестрельное оружие вносило в него современный штрих.

Мужчина помоложе, низкорослый и коренастый, шагнул вперед. Одетый в прочные коричневые вельветовые брюки и мешковатый свитер болотного цвета, он как будто вышел из окружающего ландшафта или позаимствовал у него защитную окраску. Приложив руки раструбом ко рту, он прокричал:

— Здесь… частное… владение!

— А ну, перестаньте ломать изгородь, а то я вам мозги повышибаю! Прочь! Убирайтесь с нашей земли! — проревел седовласый старик. Задыхаясь, он поднял дробовик обеими руками и прицелился. Судя по всему, он собирался пустить оружие в ход.

— Погоди, дядя Лайонел! — грубовато одернул старика его спутник. — Дай-ка я с ними разберусь!

Властные нотки в голосе молодого человека на время утихомирили его пожилого родственника. Сборщики хвороста отошли от живой изгороди и влились в молчаливую пеструю толпу своих собратьев. Из толпы тут же вышел бородач и начал переговоры:

— Мы берем только сушняк! Живые ветки не ломаем!

— Вижу, как вы не ломаете! — закричал Лайонел Фелстон, и дробовик в его руках опасно дернулся.