Виктор Коробов

Разговор со Сталиным

Яркий июньский день вдруг померк. А потом и вовсе наступила полная темнота и тишина.

— Наверно, так и бывает при инфаркте или инсульте, — подумал Саша. — Хотя в 24 года, наверно, рановато. Не ожидал.

И тут мир вдруг начал проявляться. Смутно, затем всё чётче. Но до прежней яркости так и не дошёл — небо почему-то было пасмурным. И на деревьях листья жёлтые появились… И жара куда-то делась, прохладно.

Вместе с изображением проявились и звуки. И ещё, увы, запахи. Канализацию, что-ли, прорвало? — подумал Саша. Хотя запах не совсем канализационный, есть ещё какая-то нотка. Может, зоопарк рядом?

И вообще, что я здесь делаю? Как я здесь оказался? Саша проверил карманы — смартфон на месте, деньги, ключи, карта. Уже хорошо. Давай теперь сориентируюсь, надо на улицу выйти, а то какие-то сараи кругом, ещё и деревянные.

Так, улица там, оттуда и шум какой-то. Нифига себе! Что это? Пылища и грязь, домики какие-то пошарпанные. И вывески… Ну, ладно Ъ в конце. Так и в середине слов встречается. Откуда-то в уме всплыло слово «ять». Это что — это где я? Уж не царские ли времена? Вон и народ на улице какой-то… В платках все женщины. Мужики в кепках. А одежда потрёпанная, хуже чем в колхозе. Обувь — вообще мрак. Саша посмотрел на свои шорты и босоножки — да, по такой грязи и трекинговые ботинки замучишься потом отмывать. И навоз кругом… Народ прямо по дороге ходит, машин вообще не видно, изредка какие-то странные экипажи с лошадью проезжают. Не телеги, а типа фаэтонов, грязных и примитивных.

Ну, не стоять же, разинув рот. Саша пошёл налево, старательно избегая куч навоза. Да, кажется, основная вонь не от навоза. Наиболее острый запах не там, где лошадь срала, а там, где ссала. Но и люди — нет, с бомжами не сравнишь, такой вони нет. Но от каждого заметный запах. Что, здесь не принято часто мыться? А одежду стирают они раз в год, что-ли? Но самый противный фоновый запах канализации откуда-то со стороны приносило.

Ладно, надо решаться. Вот, вроде, парень молодой, со своим поколением как-то легче общаться. То есть, с возрастом.

— Парень, привет! Сегодня какое число, подскажи?

Парень в кепке и каком-то сером очень старом пиджачишке смотрит нагло, но и трусливо. У Саши рост 180, не великан, но этот вообще, наверно, 160. Да ещё и тощий какой-то, хотя, кажется, жилистый.

— По новому стилю? Пятнадцатое сегодня.

— А месяц?

— Сентябрь.

Парень, кажется, подозревает, что его хотят развести на что-то, держится напряжённо.

— А год?

— Двадцать четвёртый.

— Так это же исторический год. Ленин умер, этот год войдёт в историю как год смерти Ленина.

Саша нарочно такую ерунду заявил, да ещё и с горячностью, чтобы понять, правду парень сказал, или шутит.

— Не агитируй, фраер, — и парень как-то ловко ушёл вниз, как боксёр, и нырнул во двор, огороженный деревянным забором.

Блин… Что там было в 1924? Кажется, НЭП, расцвет торговли и частного бизнеса? Что-то не похоже на расцвет, как-то всё бедно кругом… Сталинские, значит, времена… А район, кажется, тот же самый, вон там Звенигородское шоссе. Но вот дома… Оказывается, почти всё было построено в последние 95 лет. Ладно, пойду по шоссе к центру.

Да, что же мне делать? Так, смартфон, но заряда всего 9 % осталось. И чё я вечно с подзарядкой тяну? Тянул, то есть. Выключаю срочно. Деньги… 4600 с мелочью. Ещё на карте более 15000. Но толку от них теперь? Есть проездной, тоже карта. Ещё ключи. Ага, часы. Вот это вещь ценная, таких сейчас не бывает. Надеюсь, батарейка не сядет, а то не докажешь, что часы настоящие. Футболка, шорты, босоножки — с одеждой не богато, особенно если дождь пойдёт и похолодает.

Ну чё — все попаданцы к Сталину старались пробиться, и чему-то там его учить. Только вот я — что я знаю? Ну, автомат Калашникова как выглядит. Рожок у него изогнутый. А что ещё? Всякие там затворы и бойки — этого не знаю. Танки, самолёты — то же самое. Блин, и в смартфоне ничего такого не записано, ни по истории, ни по технике…

Но сейчас не до этого, очень хочется ссать. Туалетов общественных пока не замечал. Впрочем, тут все улицы зассаны и засраны лошадьми. Может, вон там, у забора поссать?

— Эй ты, ты чё делаешь? — ага, это явный дворник, как с картинки. Метла, фартук, бляха какая-то. Ещё кепка и усы торчащие, и припахивает от него.

— А подскажите пожалуйста, уважаемый, где здесь можно поссать?

— Здесь нельзя.

— А где, ссать хочется?

— Монету гони. Это что? С орлом, царская что-ли? Один рубль. Что-то не помню такой.

— Редкая. Коллекционерам продашь. За поссать больше, чем достаточно.

— Ладно, пойдём.

Кажется, тут все дворы заборами деревянными огорожены. Внутри деревца, это хорошо. Но вот дом — под снос его пора. Дворник заводит внутрь, ведёт по коридору, который проходит вдоль дома посредине, как в общаге. В конце коридора дверь.

— Вот, заходи, только не срать. Договаривались на поссать.

Ну и ну! Туалет — это две дыры в деревянном настиле. А внизу говно, целые залежи. Запах — соответствующий. Так вот откуда несло канализацией. Наверно, такой туалет не только здесь. Но — ссать очень хочется, выбора нет.

Дворник ждал за дверью, ещё и заглянул проверить.

— А что, уважаемый, здесь перекусить где-нибудь можно?

— Ну, Лукьянишна обеды даёт. Но монета нужна. Опять царская? 10 рублей?

— Я же говорю, коллекционеры с руками оторвут. Сейчас таких не делают.

Дворник спрятал монету в карман необъятного размера, и повёл по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. Там такой же коридор во весь этаж, по бокам двери. Дворник стукнул в дверь и вошёл.

— Лукьянишна, покорми человека, я потом с тобой сочтусь.

Женщина одета по старушечьи, но лет ей, наверно, около сорока. И даже неплохо выглядит в своём роде. Дала полотенце, указала на умывальник. Вместо канализации — ведро внизу. На столе скатерть из чего-то толстого, стул из гнутого дерева. Вот и суп дают, и ложку, и хлеб. Так, попробуем. И что это? На вид молоко с гренками.

— Это как называется?

— Что, не ел сухарник?

Дворник улыбается, вроде, доволен. Наверно, я в его глазах этакий барчук, и вот мне приходится пролетарский сухарник есть, и так мне